Крик безмолвия - [76]

Председатели же крайисполкома занимали пассивную позицию, кроме, пожалуй, Н. Голубя, знающего специа- листа–сельхозника, энергичного руководителя.

Надо отдать должное упорству Сергея Федоровича, с каким он проводил курс сложившейся хозяйственной деятельности, планового ведения народного хозяйства.

Порочность заключалась в том, что партия вмешивалась там, где не нужно было ее вмешательство и по существу подменяла Советы, превратив их в послушный бюрократический аппарат, хотя проходили сессии, принимались постановления, утверждая бюджет. Все походило на расхожий анекдот об уполномоченном, прихавшим в район на помощь, но занимавшимся только поиском виновных в срыве посевной и хлебозаготовок.

Уверовав в свою непогрешимость, не встречая других открытых мнений и критики из своего Окружения, Медунов превратился в командира, отдающего приказы, не подлежащие обсуждению. При этом нельзя все сводить к одной личности, нельзя казнить эту личность как это было во времена свирепствовавшей инквизации, сжигавшей на кострах инакомыслящих, изобретшей пытку — распятие на дыбе.

Народ трудился, производил, строил, добвался высоких урожаев, пробился в космос, создавал великие произведения литературы и искусства, отражавшие сложное, противоречивое время. Истинные художники оставались ху–дожникамн, вместе с народом, не отказываясь и не пере- лицовываясь, как М. Шолохов остался с героями «Поднятой целины» до конца своих дней.

Нетрудно издать Указы, поправляющие историю. Можно даже сочинить постановление, отменяющее Указы Петра о снятии колоколов для переплавки их на пушки или пересмотреть победу русских войск под Полтавой, но история останется историей. Давно сказано, что самые великие истины можно опошлять.

Но ведь не только люди, но камни возопиют.

На заседаниях бюро крайкома при рассмотрении персональных дел Медунов обычно задавал свой дежурный вопрос:

— Скажите, на каком этапе вы потеряли контроль над собой?

Он его должен был прежде всего задать себе.

Медунову никто задавать этот вопрос не осмелился и так снизу доверху, хотя напрашивался он очень многим. В этом трагедия, скомпрометировавшая партию, у истоков которой стояли выдающиеся умы человечества, мечтавшие облегчить жизнь трудового народа.

…Наступила осень. Виталий Иванович входил в курс дел жизни богатого края, что нелегко ему было делать после Кубы, а хлеборобы Кубани убирали рис и свеклу, на полях еще чернел подсолнух, пахали, сеяли, готовились к новому урожаю.

М. С. Соломенцев, отдыхавший в Сочи, высказал пожелание поохотиться в Красном лесу, уникальном заповедном островке в степи. Об этом мне позвонил один из охранников Михаила Сергеевича.

Я доложил Виталию Ивановичу.

— Нашел когда охотиться. Какими он глазами будет смотреть на людей, копающих свеклу, убирающих подсолнух. Мимо них ехать на охоту… Впрочем, если хочешь, организуй, только без меня.

Охота не состоялась. У Виталия Ивановича было много дел. Готовился пленум крайкома о работе с кадрами, а точнее о борьбе с негативными явлениями, захлестнувшими край. Его ждали все. Он должен был расчистить завалы, оздоровить обстановку на Кубани, назвать вещи своими именами, успокоить общественность. Все эти надежды возлагались на нового секретаря крайкома партии.

Виталий Иванович присматривался к кадрам, крайних мнений не высказывал, подходил взвешенно, осторожно

в оценках предшественника и всей обстановки в казачьем краю.

Люди видели и знали о негативных тенденциях в обществе, однако преобладало сознание того, что все можно исправить и партия выправит положение дел в стране, продвигаясь вперед по мере выполнения заданий пятилетних планов. На этом фоне в обществе преобладало оптимистическое настроение, уверенность в завтрашнем дне.

Вместе с тем многие задумывались над необходимостью совершенствования социалистического строя, проведения реформ управления народным хозяйством. Политическая система не вызывала сомнений у абсолютного большинства народа, тяготевшего к коллективным формам собственности. Советские люди привыкли к относительно высокой социальной защищенности. Правящая партия была не без изъянов, камерно признавала свои просчеты и ошибки, но нельзя сбросить со счетов, что когда она действовала, не было нищеты, мафий, спекуляции, диких цен, распродажи национальных богатств, потери патриотического чувства.

Много, очень много накопилось вопросов, которые вряд ли можно было решить на Кубани.

В это время в Москву с визитом прибыл Рауль Кастро, а через несколько дней высокий гость по приглашению Виталия Ивановича прйлетел в Краснодар. Холодная дождливая погода, такая непривычная для Рауля, компенсировалась теплым, дружеским вниманием Воротникова к нему. К танцам в варьете гость отнесся равнодушно, хотя девчата и старались, зная о его присутствии. До кубинских стандартов им, конечно, было далеко. Виталий Иванович предложил Раулю поохотиться. Поехали в Красный лес, островной массив пойменного леса на правом берегу Кубани между станицей Марьянской и Раздерским узлом. Лес кишел дикими кабанами, козами, европейским оленем и сибирской косулей.

Р. Кастро оказался неважным охотником. Олени, подгоняемые егерями, бежали прямо на него, стоявшего под живописным кленом с карабином, но он трижды промахнулся. Будучи недовольным Рауль не покидал своего места. Сгущались сумерки в лесу, однако егерям пришлось в четвертый раз подгонять к нему дичь. На всякий случай решили подстраховать выстрелы Рауля охотниками, стоявшими справа и слева от него.