Крейсера. Ступай и не греши. Звезды над болотом - [34]

Скрыдлов бывал в этих отпетых краях и, глянув в окно, где мелькали дачи и огороды, крепко зевнул:

— Седанку проехали. Сейчас разъезд — и город…

На вокзале Владивостока адмиралы обозрели громадную рекламу папиросной фабрики «Дарлинг». Джентльмен с красоткой выпускали клубы дыма, а внизу были стихи: «С тех пор как „Дарлинг“ я курю, тебя безумно я люблю. 10 шт. — 20 коп.».

— И д и о т ы, — точно реагировали адмиралы.

На перроне их встречали городские власти, чины комендантского правления, начальник порта адмирал Гаупт, были и дамы, без которых нигде немыслима нормальная жизнь человеческая.

Скрыдлов сразу же высмотрел Иессена:

— На сколько футов рассадили днище «Богатыря»?

— На сто шестьдесят, считая от носа.

— При Петре Великом вам отрубили бы голову.

— Знаю! — браво отвечал Иессен.

— Что мне толку от ваших знаний… крейсера-то нет! Было четыре, а стало три. Теперь на три ваших крейсера из Петербурга прислали двух заслуженных адмиралов. Считая и вашу персону, на каждый крейсер — по одному адмиралу. Шуточка?

Безобразов тем временем уже «вставлял фитиль» начальнику порта Гаупту — из-за неразберихи с калибром сна — рядов.

— Вы доносили об этом безобразии в Адмиралтейство?

— Так точно. Докладывал.

— Сколько раз?

— Не помню. Кажется, раза четыре.

— Четыре? А почему не каждый день? Почему не сто, почему не тысячу раз? Или вы первый день на свете живете? Или пятаков на телеграммы пожалели? Жаль, что здесь дамы… я бы сказал вам!

Среди ублажавших начальство своим присутствием, конечно, был и мичман Игорь Житецкий, выдающийся кандидат в мужья Виечки Парчевской. Вестимо, что мичман — птичка невелика, вроде уличного воробья, но бдительный орел Скрыдлов все же высмотрел его ничтожную личность в своем окружении:

— Представьтесь. Кто вы такой?

— Бывший адъютант адмирала Рейценштейна…

На свою беду, Житецкий был с папиросой фирмы «Дарлинг», украшенной золотым ободком, как обручальным кольцом.

— А почему вы курите в присутствии адмиралов?

— Я думал, на свежем воздухе можно…

Николай Илларионович неожиданно рассвирепел:

— Свежий воздух… да с чего вы это взяли? Там, где собрались сразу три адмирала, разве может быть свежий воздух? Прежде чем говорить, вы думайте, что говорите…

Окруженные дамами, воркующими, как голубицы, адмиралы последовали к коляскам в строжайшем кильватере: сначала шел командующий флотом Скрыдлов, за ним командующий эскадрой Безобразов, потом и несчастный Иессен, флаг которого еще развевался над крейсером «Россия». Житецкий проводил их отдаванием чести, думая, что его карьера при штабе рухнула. При этом он мысленно облобызал нежный образ Рейценштейна: «Вот душа был человек! Обещал даже орден Станислава выхлопотать…» Но тут Житецкий заметил в конце свиты адмиралов некоего капитана 2-го ранга, который держался осанисто, будто академик, случайно попавший в общество жалких дилетантов. Узнать его нетрудно — это был Николай Лаврентьевич Кладо.

Житецкий представился Кладо и сказал:

— Уже читали… т р у д ы ваши. Следили за вашими труда — ми. Очень много нового. Такого, что заставляет задуматься каждого честного патриота. Тем более флотского офи — цера…

Кладо был радостно изумлен, что здесь же, еще на перроне вокзала Владивостока, ему довелось встретить своего читателя. Каждому ведь лестно знать, что у него «труды» имеются! Теперь из своего читателя оставалось сделать еще и своего человека.

— Возьмите у меня чемодан, — распорядился Кладо.

Житецкий охотно подхватил поклажу. Он тащил чемодан начальства с таким упоением, с каким мичман Панафидин таскал на своем горбу волшебную виолончель работы Гварнери.

— Тяжело… Что у вас там, Николай Лаврентьевич?

— Труды, — важно отвечал Кладо, не оборачиваясь.

* * *

Вы помните, что японцы в знак памяти адмирала Макарова устроили траурную церемонию. Их шествие по улицам с фонариками было добровольным. Но теперь, дабы восславить битву при Тюренчене и блокаду Порт-Артура, была устроена официальная манифестация с участием 150 000 человек. Этот праздник в Токио устроила полиция, посаженная на лошадей.

«Лошади, напуганные громом холостой пальбы, криками „банзай“ и ракетной шумихой, вставали на дыбы, бросались в толпу и разбивали черепа». Громадная толпа была оттеснена и сброшена в старинный ров подле дворца Сегунов, а в узких воротах древней стены, ограждавшей дворец, людей стиснули так плотно, что ворота стали красными от крови раздавленных. Эта японская «Ходынка» стоила жителям Токио немалых жертв, больницы переполнились изувеченными. Пресса обвиняла полицию за ее неумение управлять лошадьми, а полиция призывала население засыпать ров… Чем закончился этот спор, я не знаю.

Но в японских газетах все чаще с уважением говорилось о русском солдате и русском матросе как о стойких и сильных противниках. Поминалась прежняя война с китайцами, когда японцы при штурме Порт-Артура потеряли убитыми лишь пятнадцать своих солдат, убив при этом 4500 солдат императрицы Цыси, и теперь газеты Токио задавались вопросом:

— Во что же обойдется нам эта война?

Сама Япония не могла бы вынести ее бремени, если бы Англия и Америка не впрыскивали в ее аорты, уже пересыхающие от нужды, новые питательные бульоны военных поставок. Следовательно, русским крейсерам предстояло разорвать нити коммуникаций, что тянулись к портам Японии от берегов Америки и Англии… Николай Илларионович Скрыдлов понимал это!