Крейсера - [2]

– Благодарю, это интересно, – отвечал Панафидин.

– Заходите к нам. Премного обяжете… Мы давно ждем новых поступлений из московской фирмы Юргенсонов!

Нет, еще никто не думал о войне. На бригаде крейсеров легкомысленно дурачились офицеры флота, словно одуревшие от вина и свободы, от скуки и бешеных денег. Однажды ночью они перевесили в городе вывески самых ответственных учреждений. В результате утром две роженицы с парохода, орущие благим матом, поступили на дом коменданта Владивостока, а приказы по гарнизону о неукоснительном отдании чести на улицах изучались хохочущими ординаторами в женской клинике…

Николай Карлович Рейценштейн, командир бригады крей–серов, покончил с завтраком.

– Мичман Житецкий, – обратился он к адъютанту, – вы случайно не догадываетесь, кто сотворил все это?

Благообразный Игорь Житецкий сделал умное лицо:

– Доносчиком никогда не был. Но в ту ночь видели едущим в одной коляске мичмана Плазовского с «Рюрика» и мичмана Панафидина с «Богатыря»… С ними была и госпожа Нинина-Петипа, в которой, по слухам, всякие черти водятся.

– Э-э-э, – ответил начальник. – Плазовский получил юридическое образование, и он должен бы знать, чем эта история пахнет. А госпожа Нинина-Петипа… неужели с чертями?

В канцелярии штаба бригады крейсеров зазвонил те–ле–фон.

– Николай Карлович, – спрашивал комендант, – вы отыскали виновных на своей разнузданной бригаде?

– Конечно! Но доносчиком никогда не был. Если вам так уж прижгло, чтобы найти виноватых, считайте, что вывески перебазировал лично я… Можете сажать меня на гауптвахту. Что? Зачем сделано? Просто вспомнил свою безумную мичманскую младость… с чертями! Всего доброго. Честь имею.

Летом 1903 года жители Владивостока последний раз видели из окон своих квартир всю грозную броневую мощь Порт-Артурской эскадры – под флагом вице-адмирала Старка. Эскадру видели мы, русские, но за нею пристально следи–ли японцы, жившие во Владивостоке; через оптические приз–мы дальномеров ее подвергли изучению офицеры британ–ских крейсеров, поспешивших в Золотой Рог с «визитами вежливости». Наконец адмирал Старк отдал приказ – к походу, и, лениво пошевеливая винтами, словно жирные моржи окоченевшими ластами, тяжкие громады броненосцев России ушли зимовать в Порт-Артур, а на рейде Владивостока, внезапно опустевшем, остались осиротелые крейсера – «Россия» и «Громобой», «Богатырь» и «Рюрик». В отдалении от мыса Эгершельд подымливала большая транспортная лохань – «Лена», акваторию гавани оживляли привычной суетой номерные миноносцы, служащие на побегушках, за что их называли не совсем-то уважительно «собачками».

Если матрос с крейсеров провинился, ему угрожали:

– Ты что, на «собачку» захотел? Смотри, там соленой воды нахлебаешься, никакая медицина не откачает…

Но обычно на крейсерах разбирались «келейно», применяя краткий и общедоступный способ. Командир орал с мостика:

– Боцман, ну-ка! Вон тому, рыжему… дай персика.

Следовал замах кулака, затем щелчок зубов: персик съеден. Давненько не было персиков в городской продаже, зато на крейсерах ими просто объедались. Рейценштейн рассуждал:

– Ну а как прикажете иначе? Ведь если эту сволочь не шпиговать, так она совсем взбесится…

Военный министр Куропаткин недавно вернулся из Японии; в своих бодрых отчетах он заверил правительство, что Япония к войне не готова, а русский Дальний Восток превращен в нерушимый Карфаген. Художник Верещагин был тогда во Владивостоке, собираясь навестить Японию. Он никому не давал никаких отчетов, но своей любимой жене в частном порядке сообщал: «По всем отзывам, у Японии и флот, и сухопутные войска очень хороши, так что она, в том нет сомнения, причинит нам немало зла… у них все готово для войны, тогда как у нас ничего готового, и все надобно везти из Петербурга…»

Из Петербурга везли! Да с такой разумной сноровкой, что эшелон боеприпасов для Владивостока пришел в Порт-Артур, и снаряды иного калибра не влезали в пушки; а эшелон для Порт-Артура прибыл во Владивосток, и когда один бронебойный «засобачили» в орудие, то едва выбили его обратно.

– Во, зараза какая! – сатанели матросы. – Ну где же глаза-то были у этих сусликов из Питера?

Эскадра адмирала Старка, вернувшись в лоно Порт-Артура, перешла в «горячее» состояние, приравненное к боевой кампании; при этом портартурцы получали двойное жалованье и лучшее довольствие. Бригаду крейсеров Владивостока оставили в «холодном» положении, что не нравилось их экипажам.

– Чем мы хуже? – говорили на крейсерах.

………………………………………………………………………………………

Был день как день. К осени чуточку похолодало. Сергей Николаевич Панафидин заглянул в «Шато-де-Флер», где по вечерам бушевало кабаре с шансонетками, а с утра кафешантан превращался в унылую харчевню с китайскою прислугою в белоснежных фраках. В зале было еще пусто.

– Народы мира! – позвал мичман, щелкая на пальцах.

Моментально выросла фигура официанта Ван-Сю, на пуговицах его фрака было вырезано по-французски: bonjour.

– Чего капитана хотела? Капитана говоли.

– Сообрази сам… на рупь с мелочью. Без вина!

Ван-Сю отправился за лососиной в майонезе. В ожидании скромного блюда мичман со вздохом, почти страдальческим, развернул гектографированные лекции по грамматике японского языка. С большим усилием он повторил сакраментальную фразу, над произношением которой настрадался еще вчера: