Крейсер Его Величества «Улисс» - [11]

– Доброй ночи, дружок.

Дверь неслышно закрылась.

Глава 2 В ПОНЕДЕЛЬНИК (утром)

– Задраить водонепроницаемые двери и иллюминаторы. По местам стоять, с якоря сниматься, – раздался в динамиках металлический голос.

И отовсюду на этот зов выходили люди. Пронизываемые ледяным северным ветром, бранясь на чем свет стоит, они дрожали от холода. Валил густой снег, забиравшийся за воротник и в обшлага, окоченевшие руки прилипали к стылым тросам и металлическим деталям. Люди устали: погрузка горючего, продовольствия и боеприпасов настолько затянулась, что захватила добрую половину средней вахты. Мало кому из членов экипажа удалось поспать больше трех часов.

Моряки были все еще озлоблены, глядели на офицеров волком. Правда, приказы по-прежнему выполнялись – так работает хорошо отлаженный механизм, но повиновение было неохотным, под внешним послушанием тлела ненависть.

Однако офицеры и старшины умело распоряжались подчиненными: командир корабля настаивал на вежливом обращении с матросами.

Странное дело, раздражение команды достигло своего апогея вовсе не тогда, когда «Кемберленд» убрался восвояси. Произошло это накануне вечером, когда по трансляции было сделано оповещение: «Почту сдать до 20.00». Какая там к черту почта! Те, кто отработал сутки подряд без всякой передышки, спали мертвецким сном, у остальных же не было даже желания подумать о письме. Старший матрос Дойл, старшина второго кубрика, ветеран с тремя шевронами (тринадцать лет нераскрытых преступлений, как скромно объяснил он появление нашивок, полученных за безупречную службу), выразил свое отношение к этому приказу следующим образом: «Будь моя старушка одновременно Еленой Прекрасной и Джейн Рассел, а вы, олухи, видели, что у меня за красотка, я не послал бы ей и вшивой открытки».

С этими словами он достал с полки свою койку, подвесил ее прямо над горячей трубой (почему не воспользоваться своими привилегиями?) и две минуты спустя спал как убитый. Его примеру последовала вся вахта до единого. Мешок с почтой был отправлен на берег почти пустой…

Ровно в шесть ноль-ноль, ни минутой позже, «Улисс» отдал швартовы и малым ходом двинулся к проходу в боновых заграждениях. В серых сумерках, пробивавшихся сквозь низкие свинцовые облака, едва различимый среди густых хлопьев снега корабль, словно привидение, скользил по рейду.

Но даже в редкие паузы между снежными зарядами крейсер было трудно разглядеть. Казалось, что он невесом: так расплывчат, нечеток был его силуэт. В нем было что-то эфемерное, воздушное. Это, конечно, была иллюзия, но иллюзия, хорошо сочетавшаяся с легендой. Хотя «Улисс» и прожил недолгую жизнь, он успел стать легендой, В нем души не чаяли торговые моряки, которые несли трудную службу в северных морях, те, кто ходил из Сент-Джона в Архангельск, от Шетлендских островов до Як-Майена, от Гренландии до заброшенных на край света портов Шпицбергена. Повсюду, где возникала опасность, где подстерегала смерть, там, словно призрак, появлялся «Улисс».

В минуту, когда люди уже не надеялись увидеть вновь хмурый арктический рассвет, взорам их представал силуэт крейсера.

Крейсер-призрак, почти легенда, «Улисс» был построен недавно, но успел состариться в полярных конвоях. Он плавал в северных водах с самого своего рождения и не знал иной жизни. Сначала плавал в одиночку, эскортируя отдельные корабли или отряды из двух-трех кораблей. Потом стал действовать совместно с фрегатами и корветами, а теперь и шагу не ступал без своей эскадры, относившейся к 14-й группе эскортных авианосцев.

В сущности, «Улисс» и прежде не оставался в одиночестве. За ним по пятам бродила смерть. Стоило ей костлявым своим перстом указать на танкер, как раздавался адский грохот взрыва; едва касалась она транспорта, как тот, надвое перешибленный вражеской торпедой, шел ко дну с грузом военного снаряжения; прикасалась к эсминцу, и тот устремлялся в свинцовые глубины Баренцева моря. Указывала курносая на подводную лодку, и та, едва всплыв на поверхность, расстреливалась орудийным огнем и камнем падала на дно: тогда оглушенная, онемевшая от ужаса команда молила лишь об одном – о трещине в прочном корпусе лодки, что означало бы мгновенную милосердную кончину, а не мучительную смерть от удушья в железном гробу на дне океана. Повсюду, где возникал «Улисс», появлялась смерть. Но смерть никогда не прикасалась к нему. 0н был везучим кораблем, кораблем-призраком, и Арктика служила ему домом родным.

Призрачность эта была, конечно, иллюзией, но иллюзией рассчитанной.

«Улисс» был спроектирован для выполнения определенной задачи в определенном районе, а специалисты по камуфляжу дело свое знали. Особая арктическая защитная окраска – ломаные, наклонные диагонали белого и серо-голубого цвета плавно сливались с белесыми тонами водных пустынь.

По одному лишь внешнему виду «Улисса» всякий мог определить, что корабль этот создан для севера.

«Улисс» был легким крейсером, единственным в своем роде. Водоизмещением в 5500 тонн, он представлял собой модификацию знаменитого типа «Дидона», предшественника класса «Черный принц». Длиной в сто пятьдесят метров при ширине всего в пятнадцать на миделе, с наклонным форштевнем, квадратной крейсерской кормой и длинным, в шестьдесят метров, баком, оканчивающимся за мостиком, «Улисс» был стремительным, быстроходным, подтянутым кораблем. Вид у него был зловещий и хищный.