Крейцерова соната. Повесть о любви. - [25]

“Да”, — безжалостно подтвердила она и оставалась стройной весь следующий год. А когда через год как-то раз днем она сообщила ему, что уже больше двух месяцев беременна, этот год, мгновенно промелькнувший перед его мысленным взором, предстал совершенно иным, словно пейзаж, который, если посмотреть на него издалека, выглядит совсем не таким, чем когда двигаешься по нему шаг за шагом. Его недоверие к альтисту стало казаться мелким, их споры о нем бесцветными, потеряли остроту безумные примирения под пологом ночи, когда проявления его любви порой граничили с насилием.

“Ах, вот что ты задумал…” — пробормотала она как-то раз, почти засыпая.

Наконец в ночь, когда впервые той зимой пошел снег, без малейших осложнений на свет появился ребенок. Он при этом присутствовал. С помощью стетоскопа следил за волнующим продвижением своего сына к свету. Когда ему дали подержать на удивление легкий сверток, то ни роженица, ни акушерка, ни медсестра не удивлялись, что он просит их снова и снова во всех подробностях описать, как выглядит новорожденный. Хор гостей, приходивших в последующие дни, звучал тоже весьма убедительно: глаза голубые, как у отца, и этот характерный темный пушок на затылке, который в какой-то момент изменяет свой цвет и светлеет.

12

Семейное счастье. Сквозь призму его воспоминания я отчетливо видел перед собой эту картину. Найдется ли хотя бы один мужчина, который не почувствует себя глубоко взволнованным, впервые увидев свою жену в классической позе матери с младенцем на руках? Той зимой было холодно, рассказывал мне Ван Влоотен. Сад заледенел, ночи были длинные. “Такого душевного покоя, как тогда, у меня никогда в жизни не было”.

Мы по-прежнему сидели с ним бок о бок в баре. Я выпрямил спину, потянулся, я видел то же, что видел он, но при этом не мог полностью отрешиться от той фантастической картины, которую между тем явил моему взору окружающий мир. Народу в аэропорту было видимо-невидимо. Может быть, напились сразу несколько пилотов? Глядя через плечо на поставляемый двумя транспортерами непрекращающийся пассажиропоток, я стал более примирительно смотреть на этот выраженный столь своеобразным образом протест пилота, одному лишь Богу известно, против чего направленный.

— Это вам только так кажется, — отозвался Ван Влоотен в ответ на мое лирическое замечание о счастливых семьях и продолжил рассказ о том, как он совершил все возможное и невозможное для того, чтобы собственными руками разрушить свое семейное счастье и привести его к неминуемому краху.

В хозяйстве тем временем все шло как по маслу. Они пригласили девушку, которая в те вечера, когда Сюзанна должна была выступать, приходила присмотреть за малышом. В силу недоразумения у них появился еще и шофер. Этого маленького, застенчивого человечка Ван Влоотен нанял для того, чтобы держать Сюзанну в строгости, — после концерта шофер должен был немедленно отвозить ее домой.

— Как это мило с твоей стороны! — Она обвила его руками сзади за шею, свитерок на ней был из мягкой шерсти. — Какая забота! Искушение так велико!

Но необходимости в этом не было, и шофер вместе со своей женой с Антильских островов поселился в пристройке. Эта его жена взялась следить за огородом и два раза в неделю хозяйничала у них на кухне — до того вкусно готовила рататуй, мокси-мети и сушеную треску с длинными зелеными стручками бобов, что вскоре эти блюда стали их любимой пищей.

— Не окажете ли вы мне любезность? — на полуслове прервал себя Ван Влоотен.

— Скажите, какую?

— Закажите бутылочку минеральной воды.

— Отличная мысль. Здесь жарко, как в преисподней.

— Да нет, ничего, терпимо.

Он все еще не снял синий плащ. Мы выпили воды и замолчали. Потом как-то незаметно мы вернулись к теме нашего разговора.

— Вся беда была в том, что я начал утрачивать ее образ, ее портрет.

— Как это?

— В этом в принципе ничего удивительного нет, — сказал он, не обращая внимания на мой вопрос. — Слепые, которые когда-то были зрячими, забывают облик тех людей, с которыми они постоянно живут. А лица тех, с кем им потом уже не приходилось больше встречаться, напротив, вспоминают очень часто. Лица былых знакомых, словно фотоснимки, хранятся в архивах нашей памяти.

— Я понимаю. Они не меняются и поэтому…

— Да-да, правильно, — перебил меня он. — Вот и Сюзанна, которая ежедневно сидела со мной за столом, ездила в машине, спала в одной постели, её, Сюзаннин портрет, становился все более смазанным и грозил вот-вот исчезнуть.

Я горестно схватился за свой стакан. Мне пришла в голову печальная мысль о том, что, что бы мы в жизни ни делали, все в конечном счете исчезает и превращается в дым и пустоту. Я напомнил Ван Влоотену наш разговор десятилетней давности в самолете по пути в Бордо, когда он утверждал, что Бог, должно быть, любит музыку, но не любит зрительный образ, решительно отрицающий время после того, как жадно вберет его в себя.

Он слушал меня с ледяным лицом. Ничего такого он, конечно же, не помнил.

— И вот теперь, — сердито продолжал я, — ответный ход. Судите сами! Река времени постепенно размывает картину!

Ван Влоотен не ответил. Но через некоторое время он опять повернулся ко мне.