Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления - [112]

Повседневные формы протеста являются ключевой составляющей культуры крестьянского сопротивления и представляют собой «достаточно прозаичную, но постоянную борьбу между крестьянами и теми, кто хочет поживиться за их счет, эксплуатируя крестьянский труд, присваивая произведенные ими продукты питания, взимая налоги, ренту и процент». Она может принимать форму отказа от работы, ее затягивания, симуляции, воровства, побегов и саботажа^{959}. Повседневные формы сопротивления глубоко укоренились в жизни крестьян еще с первых дней введения крепостного права и продолжали развиваться после революции. Эти уловки не исчезли в 1917 г. и снова стали применяться во время Гражданской войны и в 1920-е гг., когда крестьяне столкнулись с прежде незнакомыми им вызовами со стороны новых «господ».

К концу 1920-х гг. повседневные формы сопротивления получили широкое распространение, поскольку крестьяне стремились уклониться от уплаты налогов или ослабить их бремя, которое включало сборы в натуральной форме. В условиях невыгодных и искусственно заниженных цен на зерно многие крестьяне предпочли переориентироваться на выращивание технических культур, производить самогон или разводить крупный рогатый скот^{960}. По мере развития политики властей, отдававшей предпочтение одним слоям общества в ущерб другим, все больше росли налоги, посевные планы и обязательства по госпоставкам. В ответ крестьяне стали прибегать к различным уловкам для сокрытия или смены своего социально-экономического статуса. Они пытались избавиться от ярлыка кулака и перейти в разряд бедняков или середняков посредством незаконной продажи земли, фиктивного раздела собственности, «усыновления» наемных работников, взяток местному начальству для получения поддельных документов^{961}. Эти уловки, наряду с созданием «лжеколхозов»^{962}, состоявших из родственников, соседей по хутору или отрубу или более зажиточных крестьян, использовались в период коллективизации (а в ряде случаев и позже). Были распространены и более радикальные меры, такие, как самораскулачивание и разбазаривание^{963}.

Повседневные формы сопротивления приобрели первостепенное значение в конце 1930-х гг., особенно после завершения коллективизации. Крестьяне поняли, что им не удастся бросить открытый вызов государству и придется жить в жестких рамках нового режима. После 1930 г., особенно в период голода 1932–1933 гг., сопротивление было неразрывно связано с борьбой за выживание. Крестьяне, на протяжении большей части 1930-х гг. имевшие дело с «дефицитной экономикой»^{964}, были вынуждены приспосабливаться, чтобы выжить.

Дефицитная экономика стала неизбежным результатом создания новой системы колхозов, в которой в начале 1930-х гг. полностью игнорировался вопрос пропитания крестьян, произведенная сельхозпродукция облагалась грабительскими налогами, царили произвол и бесхозяйственность. Положение крестьянина в колхозе напоминало положение крепостного. Поодиночке или все вместе, колхозники были вынуждены не только отдавать большую часть сельхозпродукции, но и платить МТС в натуральной форме и выполнять множество обременительных трудовых обязательств перед государством и местными властями^{965}.[94] В январе 1933 г. была предпринята попытка регулирования и стабилизации ситуации посредством введения фиксированных норм заготовок и закупок (единовременная покупка зерна, а позже и других продуктов, по цене, превышающей установленную по сельхоззаготовкам, после выполнения колхозником заготовочных норм). Однако эти меры государство рассматривало как исключение из правил, продолжая политику драконовских мер в отношении деревни введением децентрализованных заготовок, проводившихся местными партработниками, должностными лицами из близлежащих городов и многими другими функционерами, а также привязкой норм по заготовкам к печально известному принципу «урожая на корню». Он сильно искажал данные, поскольку в подсчетах учитывался еще не собранный урожай^{966}.

Колхозникам доставалась часть урожая, оставшаяся после того, как выполнены нормы по заготовкам, проведены выплаты машинно-тракторным станциям, отложены запасы семян на следующую посевную и покрыты текущие издержки. Эта обычно небольшая часть делилась между членами колхоза, однако в 1930 г. механизм распределения был не вполне ясен по причине нехватки на селе бухгалтеров и счетоводов. Предполагалось, что оплата труда будет зависеть от вида и объема работы, выполненной каждым конкретным колхозником. Однако на начальном этапе существования колхозов оплата труда рассчитывалась по традиционной формуле в зависимости от количества «едоков» или работников в семье. Система трудодней, которая в первой половине 1930 г. соперничала за официальное признание с фабричной системой оплаты труда, поначалу так и оставалась на бумаге и только в середине 1931 г. стала постепенно реализоваться на практике^{967}. Она представляла собой сложную систему учета, в рамках которой «подсчитывались единицы работы, выполненной колхозником; остававшийся после сбора урожая в распоряжении колхоза доход в денежном и натуральном выражении делился между членами колхоза в соответствии со вкладом каждого отдельного колхозника»