Крестьяне - [12]

— Который же теперь час, Шарль?

— Без четверти двенадцать.

— Помоги мне сесть в седло...

— Может, сударь, вы ненароком попались на выдру дяди Фуршона? — спросил лакей, заметив, что с ботинок и панталон Блонде стекает вода.

Этот вопрос все разъяснил журналисту.

— Никому ни слова, Шарль, и я тебя не забуду! — воскликнул он.

— А что тут такого! Сам господин граф попались на выдру дяди Фуршона, — ответил лакей. — Стоит только приехать в Эги гостю, дядя Фуршон уж тут как тут — подкарауливает и, как только приезжий пойдет посмотреть на Авонские ключи, непременно продаст ему свою выдру... Он до того ловко разыгрывает комедию, что их сиятельство три раза приходили сюда и уплатили ему за шесть рабочих дней, а всего-то и работы было, что в три пары глаз глядели, как бежит река.

«А я-то, — мысленно воскликнул Блонде, — воображал, что Потье, Батист-младший, Мишо и Монроз — лучшие актеры нашего времени. Что они в сравнении с этим оборванцем!»

— Дядя Фуршон здорово на этих самых выдрах наловчился! — продолжал Шарль. — Впрочем, на выдру надеется, а сам тоже не плошает — веревочным делом занимается. У него мастерская у самых Бланжийских ворот. Только уж лучше подальше от его веревок: он вас так заговорит, что вам захочется самому повертеть колесо и насучить хоть сколько-нибудь веревок; а тогда он потребует с вас плату за обучение. Графиня на этом попалась и выложила ему двадцать франков. Первейший ловкач! — добавил Шарль, пользуясь благопристойным словом.

Болтовня лакея навела Блонде на размышления о глубоком коварстве крестьян, воскресив в его памяти все слышанное от отца, судьи в Алансоне. Затем он припомнил шуточки дяди Фуршона, скрытые под личиной лукавой прямоты, а теперь освещенные разоблачениями Шарля, и сознался, что старый бургундский попрошайка обвел его вокруг пальца.

— Вы и не представляете, сударь, как надо всего остерегаться в деревне, — сказал Шарль, когда они уже подъезжали к крыльцу, — а в особенности здесь... Ведь его превосходительство у нас недолюбливают...

— А почему?

— Откуда же мне знать?.. — ответил Шарль, сразу приняв тот глуповатый вид, которым слуги обычно прикрывают свое нежелание отвечать господам, что навело Блонде на серьезные размышления.

— Вот и вы наконец, гуляка! — воскликнул генерал, вышедший на крыльцо, заслышав стук копыт. — Не волнуйтесь! Нашелся! — крикнул он жене, которая уже спешила навстречу Блонде. — Теперь не хватает только аббата Бросета. Шарль, пойди поищи его, — сказал он слуге.

III ТРАКТИР

Ворота, под названием Бланжийских, построенные иждивением Буре, представляли собой два отделанных рустикой пилястра, каждый с навершьем в виде каменной собаки на задних лапах, держащей в передних лапах гербовый щит. Близость домика управляющего избавила откупщика от необходимости строить сторожку для привратника. Между пилястрами красуется богатая кованая решетка, вроде той, что была заказана во времена Бюффона для парижского Зоологического сада; ворота выходят на мощеную дорогу, а та выводит на кантональный тракт, который заботливо поддерживали Суланжи, прежние владельцы Эгов; тракт соединяет Куш, Сернэ, Бланжи и Суланж с Виль-о-Фэ как бы гирляндой — так много на этой дороге живописных усадеб, окруженных живыми изгородями, и домиков, утопающих в розах, жимолости и вьющихся растениях.

Возле Бланжийских ворот около красивой стены, обрывающейся у глубокого рва, что дает возможность любоваться из замка видом на долину значительно дальше Суланжа, стоит подгнивший столб со старым колесом и рядом колышков на манер грабель — все несложное оборудование деревенской веревочной мастерской.

В первом часу дня, когда Блонде, усаживаясь за стол напротив аббата Бросета, выслушивал ласковые упреки графини, дядя Фуршон и Муш подходили к своему заведению. Устроив у Бланжийских ворот веревочную мастерскую, дядя Фуршон получил возможность наблюдать за Эгами и видеть всех входящих в замок и выходящих оттуда. Открывались ли ставни, прогуливался ли кто-нибудь вдвоем по парку — любое самое незначительное событие в жизни замка не ускользало от старого соглядатая, только три года назад занявшегося витьем веревок, на что, как на малосущественное обстоятельство, еще не обратили своего внимания ни эгские сторожа, ни слуги, ни хозяева.

— Прогуляйся-ка через Авонские ворота в замок, покуда я натяну нашу снасть, — промолвил дядя Фуршон. — Набреши господам с три короба, ну, они и пошлют за мной в «Большое-У-поение» — я схожу туда промочить глотку. Страсть как хочется выпить, когда столько времени пробарахтаешься в воде! Коли ты возьмешься за дело, как тебе сказано, — заработаешь в замке хороший завтрак. Постарайся увидать графиню, да напирай на меня — пускай господа меня уму-разуму поучат... Так-то! Глядишь, пропустим стаканчик-другой хорошего винца!

Дав эти последние наставления, собственно, излишние, судя по лукавому взгляду Муша, старый веревочник, с выдрой под мышкой, удалился по кантональному тракту.

В ту пору, когда Эмиль Блонде гостил в Эгах, на полпути между Бланжийскими воротами и деревней стоял один из тех домов, какие можно видеть только во Франции и только там, где камень — большая редкость. Основательные, хотя и попорченные непогодой стены были сложены из кое-где подобранных обломков кирпича и булыжника, прочно вделанных в глиняную массу, словно бриллианты в оправу. Крыша, крытая соломой и тростником по стропилам из тонких жердей, грубо сколоченные ставни, дверь — все говорило о счастливых находках или выклянченных подарках.