Крестоносец. За Гроб Господень - [72]

Элеонора вспыхнула и отвернулась. Она взяла пергамент и перо из письменного набора, позаимствованного Симеоном в лагере Хебоги. Писец улыбнулся в душе. Он ожидал, что его госпожа так и сделает, чтобы как-то отвлечь и себя, и его. Однако, подумал он, она все равно должна вести свой дневник. Потому что многие другие, включая Раймунда Агилерского, капеллана графа Раймунда Тулузского, тоже вели записи. В глубине души Симеон надеялся прославиться как соавтор этих хроник. Или же вся слава достанется Элеоноре де Пейен? А впрочем, какая разница? Самое главное — хроники.

— Господин Теодор? — прошептала Элеонора, однако вместо ответа промолчала, уставившись во тьму.

Они с Симеоном создали собственную теорию. Согласно ей человечество делилось не на турок, христиан, армян и византийцев, а на людей религиозных и людей по-настоящему человечных. По-настоящему человечные не обязательно были религиозными, а религиозные не обязательно были человечными. Первая часть теории объясняла характер Теодора: вежливый, храбрый и, по правде говоря, абсолютно равнодушный к официальной церковной религии, а еще более равнодушен он был к предводителям так называемой «Армии Господа». Кроме того, Элеонора догадывалась, что он любит ее, и если только ей удастся вырваться из этого кровавого хаоса, то она обязательно подумает об этом, а также разберется со своими чувствами к нему. Она глубоко вздохнула. Ей действительно надо очистить разум и душу! Ибо так много всего произошло после разгрома Хебоги! Она повернулась к Симеону.

— Ты готов?

— Мы остановились на великой победе под Антиохией, — пробормотал писец.

— Ах да, — вспомнила Элеонора.

Насколько турки были подавлены своим полным разгромом под Антиохией, настолько же франки были воодушевлены своей чудесной победой. Единственным объяснением ее было присутствие священного копья, которое привлекло на сторону франков святого Георгия и все силы небесные. Распевались гимны и хвалебные песни, скандировались боевые псалмы, а в знак благодарности служились бесконечные велеречивые мессы. Хебога со всей его могучей армией был повержен, словно фараон, низвергнутый в своей колеснице в Красное море. Время голода сменилось временем изобилия. Были собраны горы награбленного, захвачены сотни коней, пополнены запасы продовольствия. Лагерь Хебоги был опустошен самым нещадным образом, подобно винограднику, уничтоженному налетом саранчи. Добившись ошеломляющего успеха, «Армия Господа» с триумфом вернулась в Антиохию. Командир цитадели сдал ее графу Раймунду, который был слишком болен, чтобы принять участие в битве, но достаточно здоров, чтобы быстро водрузить над цитаделью свое знамя. Однако командир турецкого гарнизона незамедлительно отправил его знамя обратно и принял знамя Боэмунда. После этого он принял христианство, по крайней мере — для отвода глаз.

Но победа франков под Антиохией углубила также внутренние противоречия. Соперничество между Боэмундом и графом Раймундом усилилось. Боэмунд считал себя победителем Хебоги, однако граф Раймунд, которому было вручено священное копье, превозносил себя как истинного творца разгрома атабека. Боэмунд же прилюдно заявил, что и куска конского навоза не даст за какие-то там знамения вроде святых копий и прочей ерунды. Хебогу сокрушили его рыцари! Боэмунд захватил цитадель и другие укрепления, а граф Раймунд оккупировал дворец правителя города, и — что было очень важно — занял Мостовые ворота, господствовавшие над дорогой к порту Святого Симеона в частности и к морю вообще. Никто из них не собирался уступать друг другу ни дюйма.

Был созван совет, но оба так и не смогли прийти к единому мнению, отказываясь идти на Иерусалим, пока не решится вопрос о том, кому будет принадлежать Антиохия. Была выпущена прокламация, в которой замалчивались эти трения и говорилось, что жаркая погода делает немедленное выступление на юг невозможным, и что армия должна остаться в Антиохии до самого Дня всех святых, то есть до 1 ноября.

Сначала «Армия Господа», истощенная и поредевшая, согласилась с этим, однако с течением времени в ней начало нарастать недовольство по поводу задержки. Епископ Адемар, взбешенный ожесточенными препирательствами между предводителями, решил заняться очисткой города, в котором гниющие трупы до сих пор валялись на улицах, в переулках и домах. Была вновь освящена церковь Святого Петра, а греческий патриарх Иоанн IV был официально провозглашен ее настоятелем. Однако, похоже, Бог отвернулся от самозваной «Армии Господа». В городе начался мор, порожденный миазмами и заразным воздухом, пропитанным запахом гниения неубранных трупов. Его жертвами стали прибывшие в Антиохию германские подкрепления вместе с экипажем корабля, на котором они прибыли. Они вымерли все до единого человека. А 1 августа умер сам епископ Адемар. Согласно видению, явившемуся Пьеру Бартелеми, Адемара Монтейского следовало похоронить в той самой церкви Святого Петра, где было найдено святое копье. По свидетельству пророка якобы лишь только зажженная Адемаром свеча и пожертвования, совершенные им в честь открытия копья, спасли епископа от адского огня. Послание Пьера не вызывало разночтений: его видение было суровым предупреждением со стороны сил небесных. Они запрещали ставить под сомнение святость великой реликвии и право графа Раймунда Тулузского владеть им.