Крестом и стволом - [3]

«Я Кукарач-ча, я Кукарач-ча! А я ч-черный таракан!»

От неожиданности отец Василий чуть не врезался в резко затормозивший перед ним микроавтобус, но, видно, там, впереди, все-таки решили, что в этот день никого «мочить» не станут, и приостановившаяся на несколько секунд колонна снова тронулась и пошла, машина за машиной.

Но самое яркое впечатление оставили у священника последние минуты похорон. Потому что, когда последняя лопата земли была брошена на могильный холм, на кладбище налетела огромная разбойная стая воробьев, устроившая жуткий, совершенно непристойный базар, и только прощальный салют заставил стаю, возмущенно вопя, удалиться.

Таким и запомнился этот день отцу Василию – яростным, ярким и до самой последней своей минуты противоречивым.

* * *

На следующее утро Усть-Кудеяр проснулся свободным. И нищим. Потому что разом прекратилось возведение ангаров и строительство новой, принадлежавшей Парфену заправки на тольяттинской трассе. Приостановили заказы давние и, казалось, такие надежные партнеры АТП-2. Притормозили выдачу авансов даже немногочисленным штатным работникам речного порта. И сотни людей осознали, что их относительное материальное благополучие закончилось вместе с окончанием земного пути главного бандита поселка.

Но священника это ни в малой степени не касалось. Он вышел на крыльцо своего недостроенного дома, полной грудью вдохнул свежий, резкий воздух, потянулся так, что затрещали суставы, и, подобрав полы рясы, по-молодецки, через три ступеньки спрыгнул на уже начавшую подсыхать землю.

Это раннее августовское утро было удивительно красивым. Справа, за оврагом, легонько качали тяжелыми кронами высоченные тополя, а у дороги слева белели стволами березки. Ласково отогревало настывшую за неделю сплошных дождей землю неяркое солнце.

Отец Василий вышел на трассу, поздоровался с уже начавшим разжигать свой мангал шашлычником Анзором, от всего сердца благословил продавщицу Веру и пошел вдоль длинного ряда заночевавших на усть-кудеярской стоянке грузовиков. Он здоровался со знакомыми шоферами, приветливо кивал незнакомым, радуясь тому, что господь дал ему еще один день для трудов на этой земле.

– Отец Василий! Батюшка! Подождите! – услышал он позади знакомый голос и обернулся. Это был Толян.

– Здравствуй, Анатолий!

– Ну как, батюшка, менты вас больше не дергают? – подбежав поближе, поинтересовался шофер.

– Покамест бог милует, – кивнул священник. – Вчера вроде как последний допрос был… А что, у тебя проблемы?

Толян, он же Анатолий Рубцов, и был вторым, кроме отца Василия, оставшимся в живых свидетелем жуткой аварии на тольяттинской трассе.

– Они мне хотели дело пришить, мол, подрезал… Прикиньте, что творят, гады!

Отец Василий с пониманием закивал.

– Но сейчас вроде отстали.

Толян заглядывал священнику в глаза, явно ища поддержки, и отец Василий подумал, что не сведущему в юридических тонкостях водителю наверняка пришлось в милиции нелегко. Вон их сколько по зонам таких работяг сидит – поди, каждый пятый!

– Слышали, что в народе говорят? – внезапно перешел на шепот водитель.

– Кое-что слышал, – сдержанно кивнул отец Василий. Он не любил участвовать в сплетнях.

– Говорят, – не обращая внимания на его реакцию, продолжил Толян, – что у Парфена-то бабок и нет!

– То есть как? – не понял священник.

– А вот так! – прищурил глаза Толян. – Он же все платежи черным налом гнал, а теперь, когда сдох, никто ничего и понять не может. Вон, ребята из АТП чего говорят: бабок нет, бухгалтерша в шоке, директор в кабинете закрылся и никого не пускает, зарплаты, говорят, и не ждите… Видал, чо делают?!

Отец Василий недоверчиво покачал головой. В то, что у Парфена не было денег, он не верил. Другой вопрос, что «черная бухгалтерия» поставила весь учет с ног на голову, и теперь, чтобы восстановить нормальный финансовый оборот, понадобится время. Правда, от этого работникам некогда скупленных самым богатым бизнесменом Усть-Кудеяра предприятий было не легче.

Священник вежливо, вполуха дослушал все, что хотел сказать ему Толян, и раскланялся. Ему еще предстоял насыщенный трудовой день.

* * *

А тем же вечером домой священнику позвонил Костя.

– Привет, Мишаня! – жизнерадостно назвал священника мирским именем главврач районной больницы.

– Привет, Константин.

– Ты чего не заходишь?

– А то мне делать больше нечего, кроме как с тобой спирт хлестать, – усмехнулся отец Василий.

– Не-е, хватит… никакого спирта! – решительно отрезал главврач. – А то это дело до добра не доведет!

– Вот и я о том же, – рассмеялся священник.

– Слышь, Мишаня, заезжай! Честное слово, никаких возлияний, посидим, поокаем… давай-давай, что ты в самом деле! Что мы, не свои пацаны, что ли?!

Отец Василий хмыкнул и глянул на жену, а потом на часы. Была половина двенадцатого ночи. Костя, как всегда, в своем репертуаре.

– Кто это? – насторожилась Ольга.

– Костя, – прикрыв трубку ладонью, сообщил отец Василий и увидел, как дурашливо закатила Олюшка глаза.

– Скажи ему, что он меня достал, – обреченно покачала головой супруга.

– Приезжай, – никак не мог угомониться Костя. – Посидим, чаю попьем. Давай, друг! Или Ольга не пускает? Чего она говорит?