Крестом и мечом. Приключения Ричарда І Львиное Сердце - [10]

«Ричард не жалел его, не верил ему, говорил, что болезнь его притворная».

Когда свидание наконец состоялось и Анри прибыл, страдающий и больной, он был так подавлен и слаб, что принял все продиктованные ему условия, среди которых признание Ричарда его наследником в Англии, Нормандии и Анжу и возвращение ему его невесты стояли впереди. Договаривающиеся клялись не мстить тем из своих вассалов,

«которые изменили и поддержали противника»,

— условие, связывавшее, собственно, только Анри. И когда последний присягнул в его исполнении и потребовал список изменников, на первом в нем месте он нашел своего любимца — принца Иоанна.

В этот час физически и морально было покончено со старым королем. Его согласно желанию перевезли в Шинон, и здесь 6 июля он умер, покинутый всеми, кроме двух-трех друзей. Они не смогли оградить его смертную комнату от разграбления его же слугами, так что король

«остался почти голым — в штанах и одной рубахе».

Только к вечеру

«верный Гильом Триан покрыл тело своим плащом. Короля положили в гроб и перенесли в женскую обитель в Фонтевро, мимо огромной толпы нищих, в четыре тысячи человек, которые, стоя все время в конце моста на Луаре, ждали щедрой милостыни, но не получили ничего, ибо казна была пуста».

О чувствах, с какими пережил эти события Ричард, поэма о Гильоме ле Марешале, рассказавшая происшедшее, отказывается судить. Ему дали знать о смерти отца, и он явился присутствовать при погребении.

«В его повадке не было признаков ни скорби, ни веселья. Никто не мог бы сказать, радость была в нем или печаль, смущение или гнев. Он постоял не шевелясь, потом придвинулся к голове и стоял задумчивый, ничего не говоря...»

Затем, позвав двух верных отца, он сказал:

«Выйдем отсюда» — и прибавил: «Я вернусь завтра утром. Король, мой отец. будет погребен богато и с честью, как приличествует лицу столь высокого положения».

«Красив он был своею

28

суровою твердостью»,

— говорит о нем по другому поводу Геральд Камбрезийский. В час собственной смерти он вспомнил о могиле отца в Фонтевро и велел похоронить себя у его ног. Здесь же, рядом с Анри, положена была в 1204 году Элеонора Аквитанская.

3 сентября Ричард короновался в Лондоне, где надолго оставил память о шумных пирах и милостях, какими осыпал «верных», но более всего — старых слуг отца. «Юного брата» своего Иоанна он с безмерною щедростью и опасною доверчивостью одарил деньгами, землями и правами, почти превращавшими его в вице-короля Англии на время отсутствия Ричарда.

Можно считать несомненным, что на Ричарда не падает ответственность за страшные еврейские погромы, разразившиеся в городах Англии в связи с коронацией и сборами в крестовый поход. Эта ставшая обычной реакция масс на крестоносный призыв встретила в нем, как обычно встречала со стороны высших властей в средние века, твердый отпор. Ричард дал его, поскольку имел время заняться делами Англии, всецело увлеченный своими восточными планами.

29

III. БОРЬБА ЗА СТАНЦИИ В СРЕДИЗЕМНОМ МОРЕ

Европа конца 1189 года под разливом третьей крестоносной волны представляет полную тревожной жизни картину. Ни второй, ни впоследствии четвертый походы не заставляют вспомнить то, что пережито было в первом. Но третий был окружен тою же торжественной всенародностью. Как сто лет назад, на широких обительских дворах, в феодальных замках, на погостах деревенских церквей и на городских площадях не говорили ни о чем, кроме вестей, приходивших из Палестины. Множество знатных и незнатных воинов давно уже находились на пути в Палестину или высадились на ее берегах, пополняя ряды огромной армии, собравшейся у Аккры и начавшей ее осаду. Более полусотни кораблей с севера, несущих ополчения норвежцев, датчан, шведов и фризов, обогнули берега Испании. Фридрих Барбаросса со своей немецкой армией пробивал себе путь через горы и равнины Малой Азии. Все ожидания были теперь обращены на запаздывавших королей Англии и Франции, которые уже приняли крест и дважды — в декабре 1189 и январе 1190 года — повторили обет. В их приготовлениях сказалось все их несходство. Филипп думал не столько о походе, сколько о том, что наступит на другой день после него. Судьба его королевства, казны и архива, только что начинавшего расцветать Парижа заботила его гораздо больше, нежели судьба далекого предприятия, в которое он ввязывался почти против воли, подталкиваемый настроением окружающих. Уходя, он все готовил для возвращения и, принимая обязательства, думал, как свести их на нет. Этот холодный и трезвый государь знал, что настоящее дело ждет его на едва начинающем крепнуть его домене — в Париже.

30

Здесь он предвидел и готовил последнюю схватку с Плантагенетом. Не желая и опасаясь нажимать на плательщика своей страны, он, хотя и издал вместе с Ричардом постановление о всеобщем экстренном сборе в интересах похода саладиновой десятины, охотно покрывал всех уклоняющихся от нее либо собирался использовать то, что удалось бы через нее извлечь, не на Иордане, но на Сене.

Ричард все напряжение мысли и жертв, более всего принудительных жертв своих «верных», сосредоточил на крестовом походе. Собственный военный и морской министр, интендант и министр финансов, он показал себя в этих сборах первоклассным организатором ввиду данной, увлекшей его цели. Но две цветущие страны — Англия и анжуйская Франция — были принесены ей в жертву. Облеченный всеми полномочиями, кардинал Иоанн из Ананьи выкачивал саладинову десятину из Лиможской и Пуатевинской епархий. Другие агенты Ричарда делали то же в Англии. Учтя и реализовав сокровища своего отца (они дали ценность в 100 тысяч фунтов серебра и золота), Ричард целиком предназначил их на цели похода. А затем началась торговля всем, что только можно было продать, в особенности в Англии — потому ли, что здесь руки его были свободнее, чем в сеньориях, где он чувствовал себя вассальным государем, или потому, что в качестве французского принца он был более равнодушен к судьбам своих островных владений и глух к идущим оттуда голосам. Города, замки и различные феодальные права, сюзеренитет над Шотландией, укрепленный усилиями его отца, графство Норгемптонское, проданное им за хорошую цену дурхемскому епископу