Крест великой княгини - [2]

А сегодня днем прибыл в школу усатый чернявый тип в косоворотке, представился членом чрезвычайной комиссии Старцевым и сменил всю охрану, расставив вокруг школы своих людей.

— Для безопасности.

В доме какая-то суета, с обедом сегодня торопились. А после настоятельных расспросов Сергея Михайловича заявили, что их будут перевозить на «Синячиху», Верхне-Синячихинский завод в пятнадцати верстах от Алапаевска. Сергей Михайлович пробовал возражать, но его и слушать не стали.

Золотые краски за окном сменились алым пламенем заката, и стекла в распахнутых окнах, подхватив прощальный отсвет солнца, вспыхнули ответным огнем. Елизавета Федоровна перекрестилась, глядя на тревожное зарево. Она плохо спала этой ночью. С вечера ее мучила безотчетная тревога, а под утро приснились Аликс, Ники, дети, все в крови и с белыми, словно прозрачными лицами. Елизавета Федоровна проснулась испуганная и до утра молилась.

Ночь, тихая, душная, вливалась в комнату сквозь приоткрытые окна и тонкие занавески, поскрипывала за стеной кровать, беспокойно вздыхала во сне сестра Варвара. Елизавете Федоровне не спалось, беспричинная тревога и беспокойство снедали ее обычно ясное, спокойное существо. Элла с детства не была склонна к экзальтации и истерикам. Ее характер был прямым и выдержанным и даже весьма прагматичным, что вовсе не мешало ее горячей и глубокой вере в Бога, истинной, деятельной вере.

Елизавета Федоровна поднялась, подошла к окну, отчего-то чутко вслушиваясь в ночную тишину, наполнившую дом. И замерла, вытянувшись в струну. Шум проезжающей подводы, едва слышное постукивание копыт по плотной иссохшей земле, скрип колес. Нет, подвод, кажется, несколько. Голоса, тихие, но возбужденные. Остановились возле школы.

Елизавета Федоровна торопливо бессознательно перекрестилась.

Добрые дела по ночам не делаются. Хлопнули двери, в коридоре раздались шаги, потом громкий стук в дверь.

— Подъем! — грубо крикнули из-за двери, и Елизавета Федоровна узнала голос начальника охраны.

— Что вам угодно? — Скорое появление на пороге собранной, спокойной княгини явилось для грубияна полной неожиданностью, он даже весь свой запал растерял.

— Собирайтесь, — ответил он почти спокойным голосом. — Принято решение для вашей безопасности перевезти членов царской фамилии на Верхне-Синячихинский завод.

— Почему же ночью? — растерянно переспросила Елизавета Федоровна.

— Постановление Совета и ЧК, — выступил вперед Старцев, даже не удосужившись снять фуражку при разговоре с дамой. Впрочем… Что фуражка? — вздохнула княгиня. — Собирайтесь. Говырин, свяжи женщинам руки за спиной, веревки вона возле двери!

— Руки? К чему это? Разве мы собираемся и можем бежать при такой охране? — строго спросила Елизавета Федоровна, но ее уже никто не слушал, чекист с помощником уже двинулись дальше по коридору поднимать князей. За ними с винтовками и мотком веревки в руках шли еще двое.

— Завязать всем глаза! — распоряжался Старцев.

— Позвольте, к чему это, я дам вам честное слово… — Иоанн Константинович, еще не полностью одетый, торопливо застегивающий пуговицы на воротнике, пытался остановить это бессмысленное насилие.

Владимир Палей и младшие Константиновичи, Игорь и Константин, чуть напуганные, растерянные, толпились в дверях своей комнаты, пытаясь понять, что происходит. А Елизавету Федоровну с верной Варварой уже сажали на подводу, простую деревенскую колымагу, и, поместив рядом с ними троих конвойных, повезли прочь от школы. Впереди и позади двигались телеги с конвоем.

— А где же остальные, почему ничего не слышно? — тревожно вертела головой Варвара, прислушиваясь к окружавшей их ночной тишине.

— Сейчас выведут, собирают, — успокоил ее один из караульных.

Но вместо шума шагов во тьме раздался далекий, глухой выстрел. К счастью, единственный.

— Что это? — снова тревожно заерзала Варвара.

— Не знаю, — равнодушно ответил тот же голос. — Пальнул кто-то для острастки. — И снова равнодушно заскрипела подвода, а потом до них донеслись едва слышные голоса, и Елизавете Федоровне показалось, что великих князей все же погрузили и везут следом.

С самого утра у Ваньки Маслова было тревожно на сердце. А точнее, со вчерашнего вечера, когда из Екатеринбурга прикатил к ним товарищ Сафаров, член Уральского совета комиссаров, а потом собрали ребят из охранения и долго выдерживали в коридоре, пока не вышел из дверей кабинета Старцев и не скомандовал:

— Рябов, Степанов, Козлов, Маслов, зайдите. Остальные свободны.

Ванька Маслов со Степановым переглянулись, не робей, мол. В кабинет вошли скромно, не приучены были по кабинетам-то ходить.

За столом сидели члены совета во главе с председателем товарищем Абрамовым, усталым, заросшим щетиной, с ввалившимися от забот и бессонных ночей глазами, справа от него, чуть в стороне — товарищ Сафаров, крепкий, в очках и в кожанке. Мужики еще в коридоре шепнули Ваньке, что большое начальство из самого Екатеринбурга. А что удивляться? Дело не пустячное затевается.

— Вот, товарищи, те самые бойцы, о которых я говорил, — подталкивая их вперед, представил Старцев. — Все из рабочих, надежные ребята.