Крест в круге - [17]

Галинка поспешно захлопнула тетрадь и огляделась, словно кто-то мог подглядеть из-за ее плеча эту нарисованную чернильным карандашом маленькую тайну совсем не маленькой любви.

– Вот бесстыдник… – прошептала она и покраснела. Потом провела ладонью по теплой клеенчатой обложке, свернула тетрадь в трубочку и засунула обратно в карман штанов. Поколебавшись, она отнесла штаны в комнату и положила на стул.

«Боренька, ты забыл отдать их в стирку».

Спустя полчаса на кухню влетел раскрасневшийся Борис:

– Галинка, ты уже постирала мои брюки?

– Не помню, чтобы они мне попадались. Скорее всего, ты мне их не отдавал. Посмотри получше.

Глава 4

Приблизительно через месяц после Нового года за нехитрым обедом, который проходил в традиционной тишине, Галинка, вдруг что-то вспомнив, оторвалась от тарелки:

– Знаете, кого нам положили в девятую палату? Бабушку Назиму!

За столом мгновенно прекратился стук ложек. Все вопросительно и даже с испугом уставились на сестру.

Бабушка Назима была хорошо известна в Ташкенте и далеко за его пределами. Про нее ходили жуткие легенды, о ней рассказывали всевозможные небылицы, а дети пугали друг друга страшилками, в которых неизменно фигурировало имя бабушки Назимы.

Старики уверяли, что в молодости были знакомы с очаровательной девушкой из дальнего аула и все как один добивались ее руки. Но своенравная красавица предпочла всем пожилого иранца – вдовца, имевшего прекрасный дом, поголовье скота и бескрайние плантации хлопчатника. О странностях этого выбора судачили еще и потому, что внезапно скончавшаяся первая жена иранца была моложе его на двадцать пять лет. Цветущая женщина вдруг в один день слегла в постель, а через неделю умерла в жутких судорогах. Говаривали, что на смертном одре она, сплевывая пену и смотря невидящими глазами в потолок, шептала:

– Змея! Змея погубила меня!

Врач уверял безутешного мужа, что никаких следов змеиного укуса на теле женщины не было. Но и дать хоть сколько-нибудь вразумительного объяснения ее смерти доктор не смог. Молодая женщина ушла из жизни, не успев родить иранцу наследника.

Траур был недолгим. Спустя неделю после похорон в цветущем саду вдовца появилась девушка невиданной красоты. Пожилой мужчина принимал ванну в мраморной купальне прямо под ветвистым персиковым деревом. Увидев красавицу, он обомлел: она словно сошла по солнечному лучу – была невесома, прекрасна и загадочна. Скинув с себя воздушное покрывало, она стояла перед ним нагая и желанная, держа в ладони розовый персик. Иранец не мог вымолвить ни слова. Он лежал в купальне и во все глаза смотрел на волшебную диву. Сочный фрукт оказался прямо перед его губами, и он, как завороженный, надкусил персик, чувствуя, как сок стекает по подбородку, щекоча шею, грудь, живот. Или это был не сок, а рука прекрасной незнакомки – невесомая и нежная – ушедшая под воду, как гибкая и юркая змейка. Она проползла по всему телу мужчины, задержалась в паху, и вдовец почувствовал, как сладкий водоворот закружил его сознание. Солнце стало ярче. Оно заполнило собой все вокруг, растворив в ярком мареве и небо, и деревья, и девушку, разлилось жаркой, обжигающей волной и лопнуло сладким взрывом.

На следующий день заинтригованный мужчина выяснил, что девушка – самая что ни на есть земная. Живет она в соседнем ауле, и зовут ее Назима. Он, не раздумывая, пришел к ее родителям, заплатил калым, и через месяц сыграли свадьбу.

Иранец не мог нарадоваться на новую жену. Она дарила ему удовольствия, о которых он не мог даже мечтать. Ему казалось, что он помолодел на тридцать лет. И лишь одно огорчало – девушка все никак не могла забеременеть. Пожилой мужчина всем сердцем хотел наследника.

– Джаном, – шептал он ей, задыхаясь в упоительных ласках, – роди мне йигита. Роди мужчину, хозяина, которому я мог бы передать и свое богатство, и свою мудрость…

– Я все сделаю, мой господин, – отвечала она жарко, покусывая его за мочку уха. – Тебе не о чем волноваться. Ты еще молод и полон сил…

И она вновь и вновь доказывала ему это.

Однако время шло, а упругий и красивый живот Назимы и не думал округляться. Зато молодая жена иранца постепенно стала полновластной хозяйкой всех его имений. Казалось, она упивалась не столько роскошью, сколько властью над людьми, которую давало богатство. Она чувствовала себя царицей из волшебной восточной сказки.

Чем больше крепло в Назиме сознание собственного могущества, тем мрачнее и угрюмее становился ее муж.

– У меня нет больше времени, – сказал он ей однажды утром, наблюдая с остывающим интересом, как жена обмывает водой из кувшина свои великолепные груди с торчащими сосками, которые не потеряли упругости и манящей красоты, потому что никогда не вскармливали дитя. – Если ты не родишь мне наследника, я возьму вторую жену.

Спустя три дня после этой угрозы иранец испуганно жаловался свахе:

– Я ее боюсь… Я не знаю, что со мной. Когда смотрю в ее глаза, мне становится холодно от ужаса. И я… Я перестал быть мужчиной.

– Ты боишься собственную жену? – насмешливо переспрашивала старая сваха.

– Не зубоскаль, женщина. Не знаешь, о чем спрашиваешь. Я вдруг почувствовал, что моя Назима мне не принадлежит… Что она сильнее меня.