Крест - [7]

Оттар неуверенно огляделся. Стены голые, только по левую руку стоит что-то плоское и большое, закрытое ветошью. Присел на корточки, потянул тряпку. Она прямо в пальцах рассыпалась на ниточки, а он отпрянул с криком.

Он попятился, потом запутался в ногах и грохнулся, но, даже сидя на заду, все отползал, пока не уперся лопатками в стену. Там Оттар и замер, всхлипывая и позорно скуля.

Напрасно он думал, что Валенсары не догадались создать портрет Хироса… Нет, на том портрете запечатлели не Хироса, нет. Оттару никто не говорил, кто это, и ни в одной книге не встречал он гравюр с изображением этого человека. Если, конечно, то был человек. Сейчас Оттару казалось, что никак он не мог быть человеком.

Седые волосы, серые глаза. И в этих серых глазах — боль вечная, бессловесная. Он не был воином, он не был святым. Он был тем, кого нынешние пастыри подвергают суровым наказаниям, — магом. Но все же именно он, никогда не державший в руках оружия, выступил против Устаана. Он не мог победить, все, что оказалось ему доступно — задержать черного бога. Он отдал свою жизнь за единственный миг, приняв на себя смертельный удар. Но раньше, чем прервалось его дыхание, свершилось то, ради чего он умер: на Устаана обрушился Свет. И властелин Тьмы отступил.

А Юлай Валенсар, грешник и волшебник, обрел прощение в смерти.

И вот сейчас этот мертвец смотрел в глаза Оттару. Смотрел так, как ни один живой не смог бы. Оттар обливался ледяным потом, чувствовал: еще немного, и он постыднейшим образом испачкает штаны. И еще ему было совестно. Он даже сам не мог бы сказать, что хуже — страх или муки совести. Муки, что Юлай Валенсар, вовсе не солдат, а маг и ученый, ненавидевший кровопролитие, — погиб в бою. За всех, за весь мир. А сегодня его имя покрыто забвением, его день запрещено праздновать, он уже не герой, но жалкий колдун… А ведь он спас мир. Он и Хирос. Сначала умер Хирос, потом — Юлай. А Оттар среди тех, кто живет и радуется… и тоже считает его колдуном.

— Он родится в полночь Юлаева дня, если на нее придется переход Луны, а на рассвете расцветут розы цвета крови…

Слова стучали звонко, как молоточки по серебряному щиту. Оттар скосил глаза и обомлел. В комнате он был уже не один.

Рядом с ним из ниоткуда появился человек. Высокий, немолодой уже, лет тридцати или больше. Рыцарь, верно, — уж больно хороша осанка. Только одет как браконьер: кожаные штаны, заправленные в высокие сапоги с плоскими подошвами, куртка из оленьей шкуры с короткими рукавами и капюшоном. Такую одежду носили гиты, Эрик показывал Оттару на картинке в одной книжке. Только думалось, что никакой он не гит.

У него были длинные, почти по пояс, светлые волосы, небрежно схваченные шнурком. Несколько прядей выбивалось, падая на уши и плечи. Талию его стягивал широкий пояс с серебряным шитьем. На плечо, будто моток веревки, он повесил свернутый кольцом кнут. Замечательный кнут. Оттар немало повидал всяких диковин, так что сразу догадался: то не погоняло для скота, а боевое оружие. Наверное, страшное оружие. Кнутовище отделано костью, и отчего-то не оставалось сомнений, что кость эта — человеческая. Наверное, незнакомец пустил на украшение череп какого-нибудь мага. У них, в древности, такое за подвиг считалось — съесть печень врага, скажем, или выточить серьги для любимой девушки из лопаток поверженного демона… А в том, что гость явился из глубокой древности, Оттар не сомневался.

— Кто? — едва шевельнул он пересохшими губами.

Незнакомец повернулся — спокойно, будто присутствие Оттара его нисколько не удивляло.

— Юлай, — пояснил он. — Кто ж еще-то? Да он уже родился.

Оттар не мог отвести взора от его глаз. Жуткие они какие! Синие, как небо на закате, яркие, и из них будто глядела Вечность — равнодушная, видавшая смех и слезы сотен тысяч людей, и не изменившаяся от того ни на йоту.

Это Альтар Тарнисский, озарило Оттара. Конечно, кому еще это быть, как не Альтару Тарнисскому? Странно только, ведь его же вроде как казнили Валенсары. Наверное, обманули. Потому что вот он — живой и невредимый.

— Когда наступят сумерки, начнется страшная буря, — декламировал Альтар Тарнисский. В руках он держал старинную пергаментную рукопись, неторопливо перелистывал страницы, но читал ровно, словно бы наизусть. Оттар еще обратил внимание, что на обеих руках тот носил черные перчатки — на правой с обрезанными пальцами, а на левой полную. — Ибо Устаан приложит все силы, дабы помешать его рождению. Ну, у нас с этим чертом, с Устааном в смысле, старые счеты, он мне всюду поперек дороги норовит встать, — фамильярно сообщил Альтар Оттару, чем поверг того в изумление. — Мать будет уже слишком стара для родов, но Хирос даст ей дитя. Он увидит свет в другом клане, но люди забудут уже клан его потомков, а оттого не признают сразу. Последней же приметой станет Печать на левом его плече — белая роза с бордовой каймой. И от того дня до смыкания времен останется…

Кнут зашевелился. Оказалось, что не кнут то был, а зеленая змея. Свернулась кольцом на плече прорицателя, и гипнотизировала Оттара холодными глазами, красивыми, золотыми с вертикальными щелями зрачков. Змея раскрыла пасть, высунула раздвоенный язычок и с шипением потянулась к нему, разматывая кольца прекрасного и ужасного тела.