Крест на моей ладони - [167]

— Спасибо, — совершенно искренне поблагодарила я, пожала ему руку.

— Сергей Иванович, — сказал Дьятра, — ведь в вашем плеере есть все песни Сашки. И функция случайного выбора. Включите песню, — попросил он. — Ту, которая откроется сама.

Наушники на флешке Ильдана мощные, песня была слышна всем.

Бездна и небо сольются в одно —

Смерть и рождение, кровь и вино,

Всё перемешано, всё кувырком,

Собственный голос, и тот незнаком.

Главное — выстоять, бурю сдержать,

После по-новой всё можно начать:

Смоют тугие брандспойты дождей

Грязь всю, ошибки всех прожитых дней.

Чистое поле и чистый листок,

Новых свершений пришёл верный срок.

Жутко сначала в такой пустоте,

Хочется выть, как в глухой маяте.

Кто-то и воет, а кто-то поёт,

Плачет один, другой дело найдёт.

Складывать стены для тёплых домов,

Хныкать, что ветер жесток и суров, —

Каждый свой выбор здесь делает сам,

Нет больше места чужим чудесам.

Всё перемешано, всё кувырком,

Собственный облик и тот незнаком.

Вихрем раскиданы наши мечты,

Что из обломков их сделаешь ты —

Выведешь новый красивый узор,

Примешь бездействия вечный позор?

Каждый решает один только раз —

В жизни у каждого есть это час.

Всё перемешано, всё кувырком —

Собственный путь нам опять незнаком.

* * *

После моей речи в зале повисло долгое молчание.

— Да, — сказал Иштван, — много у тебя, Нина, было идиотских идей, но эта бьёт все рекорды. Одно отрадно — всеповелитель Роберт не обманул, когда говорил, что речь на Большом совете пойдёт о делах, доселе неслыханных.

— А мне нравится, — неожиданно сказал Эрик.

— Брат! — возмутился Дитрих.

— Помнишь, ты рассказывал мне о мальчике, который не мог войти в потайницу? После штурма, когда было время размышлений и выбора, я нашёл его. Он принадлежит к очень знатной и влиятельной семье, но когда родители мальчишки узнали, что у меня гражданство Царства, они начали упрашивать забрать их сына с собой. А старшие братья сказали, что если хорошей судьбы не выпало им, то пускай хоть малыш из клетки выберется.

— И что вы ответили? — поинтересовался Адайрил.

Эрик улыбнулся.

— Они все здесь, в Царстве, вся семья. И те трое волшебников, что когда-то учили мальчика менять режимы восприятия.

— Это предательство! — закричал Дитрих. — То, что ты делаешь, Хорса, подло!

— Дитрих! — Эрик вскочил со стула, что-то быстро и яростно заговорил по-немецки.

— Тысячи людей, — зло перебил его Дитрих, — лишатся защиты, которую им давала тайна волшебного мира. Нинке-то что… Её Россия никогда не знала, что такое инквизиция.

— За всё время инквизиции, — медленно и твёрдо, так, что у всех пропало желание с ним спорить, сказал Дьятра, — за все сотни лет её владычества в застенки и на костры не попал ни один волшебник или волшебница даже нулевичного уровня. Инквизиторы убивали только простеней. Тех, которые осмеливались мыслить и чувствовать самостоятельно, но оказывались недостаточно предусмотрительны и расторопны, чтобы вовремя удрать от «святого» суда. Погибали те человеки, кто при всём своём уме были слишком наивными и доверяли свои мысли трусам и подлецам. Но в первую очередь инквизиторы убивали женщин, потому что их извращённая сексуальность и прямая импотенция не позволяли обрести те блаженство и радость, которые любой нормальный мужчина получает в женских объятиях. Как и все подонки, инквизиторы мстили ни в чём не повинным людям за свою ущербность. Обычным мужчинам и женщинам. Простеням. Тем, которые не могли дать им отпор. Но никогда они не тронули ни одного волшебника или волшебницу. Не смогли тронуть. Не тронут и теперь. Сначала из-за страха перед неизвестным — волшебники владеют оружием, против которого у простеней защиты нет. Во всяком случае, первое время они будут уверены, что нет. А дальше простени сами научаться пользоваться волшебством и уже не смогут отказаться от его преимуществ. А значит, им будут нужны и волшебники. Как и волшебникам будут нужны электрики, сантехники и программисты. Мы тоже, распробовав все блага технического мира, не сможем от них отказаться. Волшебный и технический мир станут единым целым.

— И волшебный мир исчезнет навсегда! — с яростью ответил Дитрих. — Мир, который был великим и незыблемым многие сотни лет, растворится в техническом, как кусок сахара в чашке кофе. А мы люди высшей, избранной крови превратимся в заурядных обывателей, таких же, как и все. Волшебство станет банальнейшей из обыденностей, а мы будем никем.

— Так вот в чём дело, — поняла я. — Захотелось величия на халяву. Не получится. Ради величия и славы, ради того, чтобы выделиться из толпы, придётся поработать, сделать для людей что-то очень полезное.

— Или очень вредное, — сказал Дитрих. — Например, уничтожить целый мир, изломать судьбы тысяч людей. Такого деяния совершенно точно никто никогда не забудет. Твоё имя, Нина Хорса, останется жить вечно. Имя разрушительнцы и предательницы, имя убийцы целого мира! Да будь ты проклята отныне и во веки веков в имени своём и потомстве!!!

Дитрих пошёл к выходу.

— Я буду ждать, когда ты одумаешься, брат, — сказал ему вслед Эрик. — Ждать, когда ты вернёшься домой. — И что-то добавил по-немецки.

Дитрих на мгновение обернулся, плюнул на пол и ушёл.