Крест и корона - [24]
Вопрос был чисто риторический, и я ничего ему не ответила.
— Теперь начнется расследование вашей деятельности, Джоанна Стаффорд. «Судите меня», — потребовали вы, словно какой глашатай. Можете не сомневаться, госпожа, будет вам и суд. — Герцог взял свой кнут. — Моя предварительная работа здесь завершена, Кингстон, и теперь мы должны продолжить расследование как можно быстрее. — Он двинулся к двери, распахнул ее и, остановившись на пороге, бросил на меня еще один взгляд, полный злорадства. — Сегодня самый счастливый день для нашего владыки-короля.
Дверь за Норфолком с громким хлопком закрылась, и я впервые с момента пробуждения осталась в камере одна. Я опустилась на колени и склонила голову.
Господь знал, что я невиновна. Я не участвовала ни в каких заговорах, не вынашивала в душе изменнические замыслы. Как и все члены семейства Стаффордов, я два года назад под присягой признала Акт о супрематии. Мой кузен Генри, жаждущий доказать свою безусловную преданность королю, настоял, чтобы мы первыми из старинных семей принесли присягу. А потом, получив вызов от Екатерины Арагонской, я ухаживала за слабой и брошенной женщиной, которую почитала не только моя мать, но и большая часть христианского мира, однако никакой политики в этом не было.
Может быть, у Господа имелась какая-то недоступная моему пониманию цель, и Он испытывал меня. Если так, то я принимала это, но жаждала получить знак свыше. Когда я молила Господа наставить меня относительно решения отправиться на Смитфилд, на меня снизошла уверенность в собственной правоте. О, какое это непередаваемое, всеобъемлющее ощущение порядка, внезапно возникающего из хаоса. Я последовала зову души, но оказалась среди злобной толпы на Смитфилде, а потом в лондонском Тауэре. В руках людей, желавших заточить и мучить меня. Где я совершила ошибку, где оскорбила Господа? Боль в коленях обжигала огнем, но я все молилась, просила если не наставить меня, то, по крайней мере, дать ощущение спокойствия, показать, что я в руках Господа.
Не знаю, долго ли я стояла на коленях, но к тому времени, когда снова раздался звук шагов, так и не получила ответа на свои молитвы. Я поднялась на ноги в тот момент, когда в камеру в сопровождении Бесс вошел молодой лейтенант.
— Вас переводят в Бошам-Тауэр, — сказал он.
Оказавшись на лужайке, я увидела, как по голубому небу гоняются друг за другом рваные облака. Теплый ветерок шевелил мои волосы. Я следовала за лейтенантом по хорошо ухоженной тропинке — Бесс шла на шаг позади — к трехэтажному каменному зданию, находившемуся западнее белой квадратной башни. Вдоль тропинки росли шелковичные деревья, их ветви покрывала густая светло-зеленая листва. Какой-то мальчик изо всех сил тряс ветку. Белые ягоды дождем из мягких капель падали на темное одеяло, которое он расстелил на земле.
Неужели на лужайке Тауэра совершались казни? А ведь именно здесь встретили смерть Томас Мор, кардинал Фишер и другие отважные люди, а наряду с ними — и мерзкие преступники. Колдунья Анна Болейн была казнена на этой лужайке всего год назад. Как и ее скандально известный брат Джордж Болейн. Он был одним из пяти человек, осужденных за прелюбодеяние с королевой.
Но я запретила себе думать о всяких ужасах: так и с ума сойти недолго.
Бум! Бум! Бум! Бум!
По лужайке разнесся звук колокола. Я покрутила головой в поисках церкви, откуда исходил этот звук, чтобы набраться сил от священного места, но ничего не увидела.
— Это звонят в соборе Святого Павла, — пояснила Бесс.
— Он так близко? — удивилась я.
— Нет, но ветер доносит сюда звуки, а сегодня все колокола…
Лейтенант повернулся, взглядом приказывая ей замолчать.
В Бошам-Тауэре мы поднялись по винтовой каменной лестнице с отшлифованными множеством ног ступенями. На втором этаже свернули в узкий коридор. Через равномерные интервалы в стене виднелись деревянные двери с решетками в верхней части. Я не заглянула ни в одну из них, пока мы шли. Я не слышала никаких голосов, никаких звуков, но не сомневалась, что в каждой камере есть заключенный.
В конце коридора лейтенант жестом показал мне, что я должна следовать за ним под арку в следующий коридор, даже еще более длинный, чем первый. Проходя мимо одной из дверей, я услышала мужские рыдания — низкие, прерывистые.
И этот жалобный звук лишил меня последних сил. Голова моя закружилась, и я ухватилась за стену, чтобы не упасть.
— Госпожа Стаффорд? — окликнул меня лейтенант с другого конца коридора. На лице этого юноши не было и следа сочувствия.
Бесс сжала мой локоть. Я вспомнила своего дядю — герцога Бекингема, который, находясь в заключении в Тауэре, поразил всех своим мужеством, и заставила себя преодолеть оставшуюся часть пути.
