Крест и корона - [150]

Не берусь объяснить как, но я почувствовала, что молодой констебль знал толк в ласках. И мне стало больно, когда я поняла, что он любил женщин и до меня.

Поняв это, я отпрянула от него. Мы оба сидели, оглушенные, сбитые с толку. И тут меня охватило это ужасное чувство — разочарование в себе, раскаяние за собственную слабость.

Печальный смех Джеффри прервал мои мысли.

— Ах, Джоанна, если бы вы только знали, как тщательно я готовил это, продумывал все предварительные этапы, чтобы ненароком вас не напугать. Чтобы все было как полагается, уважительно. И тут мы вдруг бросаемся друг на друга. Да, Джоанна, боюсь, в моей жизни всегда отсутствовал здравый смысл.

Я обратила внимание, что теперь он называет меня просто по имени, не добавляя к обращению слово «сестра». И это тоже больно отозвалось в моем сердце.

Сковилл бережно взял мою руку в свою.

— Если не ошибаюсь, вас не очень-то вдохновляет перспектива воссоединения с родными. Я должен знать, как вы представляете себе будущее.

— Никак, — прошептала я. — У меня нет будущего.

— Тогда позвольте мне предложить вам… — Он замолчал. Никогда прежде, даже в лондонском Тауэре, я не видела Джеффри таким взволнованным.

— Не говорите больше ничего, — взмолилась я. — Прошу вас.

Он отпустил мою руку и встал.

— С моей стороны было глупо надеяться, что вы когда-нибудь станете рассматривать меня как возможного претендента на руку и сердце, — сказал он и страшно покраснел. — Понимаю, я ведь по положению настолько ниже вас. А в вас течет королевская кровь. Я видел вашего отца. А если бы вы увидели моего… — Его голос замер, он покачал головой.

— Неужели вы столь низкого мнения обо мне? — спросила я. — Неужели вы думаете, что я могла бы отвергнуть человека только из-за его происхождения? — Он ничего не ответил, и я поспешила объяснить: — Причина вовсе не в этом. — Горькие слезы обожгли мне глаза. — Ах, Джеффри, все дело в том, что происходит у меня в душе. Я ведь принесла обет стать Христовой невестой — именно к этому я всегда стремилась. Я сделала выбор. И если вы не понимаете этого, то, значит, вы вообще меня не понимаете.

Джеффри пытливым взглядом оглядел меня, печальная улыбка искривила его губы.

— Да, я вас совершенно не понимаю, Джоанна Стаффорд, и тем не менее очень вас люблю. — Он направился было к двери, но остановился и сказал: — Что бы вы ни решили, куда бы вы ни поехали, знайте: мои чувства никогда не изменятся. Я всегда буду ждать вас, Джоанна!

Я расплакалась, едва только он ушел. Я раскачивалась туда-сюда, и звуки моих громких, безнадежных рыданий заполнили пустую конюшню. Даже когда умер отец, я не испытывала такого отчаяния. Я оплакивала собственную слабость и в то же время жалела Джеффри, которому причинила боль. В глубине души мне хотелось выбежать из конюшни, найти дорогу в Рочестер и остаться с Джеффри навсегда. Но я не сделала этого. Понемногу мои рыдания стихли, и меня охватило какое-то новое, необычное чувство. Как ни странно, это было облегчение. Боль осталась, но мне стало значительно спокойнее.

Причина, по которой я испытала тогда облегчение, открылась мне значительно позже. Ласки Джеффри Сковилла нашли в моей душе отклик — пусть подобное безнравственное поведение и было совершенно неприемлемо для послушницы. После того, что десять лет назад сделал со мной Джордж Болейн, меня переполняли стыд, страх и отвращение: одна только мысль о том, что ко мне прикоснется мужчина, вызывала у меня протест. Однако то страшное надругательство, которое совершил надо мной Болейн, не нанесло мне необратимого вреда, хотя я и думала иначе все эти годы. И кроме того, я поняла и еще кое-что. Теперь я знала наверняка, что сделалась послушницей вовсе не из страха перед мужчинами, а потому, что истинно верила в Христа и хотела вести духовную жизнь.

Слезы мои иссякли, я поднялась на ноги и вернулась к своим обязанностям в монастыре.

В ту ночь — самую трудную после заключения в Тауэре — меня терзали кошмары. В них мы, сестры, в ужасе прижимались друг к дружке. В дверь ломились какие-то монстры с топорами, и мы слышали крики. Дым наполнил комнату. Я в страхе бросилась к окну. Сестра Кристина попыталась оттащить меня. Ее пальцы сомкнулись на моей шее.

«Нет, сестра Кристина, нет, не мучайте меня!» — закричала я и проснулась.

Я лежала в темноте, ничего не понимая, мокрая от пота. Сердце у меня стучало так громко, что в ушах стоял гул.

— Джана? — позвал Артур.

— Все в порядке, спи, мой хороший, — проговорила я и погладила его маленькую пухлую ручку.

Я глубоко вздохнула и стала составлять план на завтра.

Иногда ранней весной случаются дни, такие теплые и солнечные, что наши души оттаивают. Помню, как ярко светило ласковое солнце в тот день, когда после утренних молитв я взяла Артура за руку и повела к фундаменту древнего разрушенного монастыря на холме.

В другой руке мальчик держал длинную садовую лопату. Артур любил копать, и мы специально выделили ему для этого занятия часть земли в конюшне.

— Артур, давай походим по камушкам, — предложила я. — Смотри-ка.

Я нашла остатки фундамента в земле, где зеленые побеги только начинали пробиваться сквозь отходящую после зимы почву. Я шла очень осторожно, внимательно нащупывая камни ногами. Довольный Артур следовал за мной.