Крепостная маркиза - [86]

— Главное, я не представляла его таким молодым.

Я думала, Жан Шастейль — крепкий старик, у которого пока не дрожат руки, когда он берет в руки хирургический нож.

— Все! Еще немного, и я разочаруюсь в себе самом.

Граф обратился к безмолвно стоявшему за его спиной лакею:

— Вот что, Лион, приведи служанку княжны в ту комнату, в которой я обычно осматриваю больных, и скажи Люсьену, чтобы он приготовил все необходимое. — Затем он повернулся к Соне:

— Желаете осмотреть мою картинную галерею или оранжерею?

— Желаю смотреть на вашу работу, — в тон ему ответила Соня.

Хирург усмехнулся.

— Я наблюдал, как при виде крови здоровенные мужчины падали в обморок. Быть врачом может не каждый, — К сожалению, — тяжело вздохнула Соня.

Она поднялась из-за стола, потому что мужчины сидели и ждали, пока она встанет.

— Вы что же, хотели стать врачом? — проговорил Шастейль, словно удивляясь самому себе: глупо предположить такое.

Женщина, с ее слабостями, с ее мозгами, для которых латынь — слишком трудная наука… Ему доводилось встречать женщин, умеющих хорошо ухаживать за больными, но это были женщины из простонародья. Он мог бы еще кое-что добавить к Сониному описанию слабых сторон аристократов. Женщины благородного происхождения слишком хрупки и не готовы к трудностям. Под жизненным напором они ломаются, как сухой лист…

Но он не станет возражать. Хочет себя попробовать — пусть, ее дело. В отличие от некоторых других врачей посторонние люди его не отвлекали. Он просто забывал о них, едва приступал к своей работе.

Надо будет лишь предупредить Люсьена, чтобы держал под рукой нюхательную соль, когда эта русская княжна грохнется в обморок.

Соня все поняла по улыбке графа-медика, промелькнувшей на губах, по снисхождению в глазах. Надеется, что она опозорится, когда увидит, как он будет резать по живому… Не дождется!

До сегодняшнего дня Соне не доводилось бывать в больницах. Сама она никогда серьезно не болела, да и матушка ее болела и умерла дома. И княжна не знала, как должны выглядеть помещения, в которых хирурги делают операции. Наверное, поэтому то, что она увидела в особняке Шастейля, воспринималось ею как само собой разумеющееся. Отделанные мраморными плитками полы, белые стены, посредине огромный стол. Окно чуть ли не в полстены, начищенная до блеска медная плевательница на изогнутых ножках. Тут же, у окна, стоял небольшой, похоже, серебряный столик, на котором были разложены хирургические инструменты.

Хирург сбросил на руки Люсьену свой расшитый золотом камзол и переоделся в нечто однотонное, наглухо застегнутое, и надел на голову такого же цвета шапочку. Это одеяние сразу словно добавило ему возраста.

Шастейль усадил Мари на стул возле окна и сел напротив, вглядываясь в наверняка испуганную девушку так, словно хотел укусить. Служанка держалась мужественно, стараясь не смотреть на столик с его страшными орудиями. «Будто в пыточной камере», — подумала Соня.

— Браво! Великолепно! — неожиданно воскликнул Шастейль.

Соня вздрогнула. Что за великолепие он увидел?

— Никогда прежде я не видел, чтобы так явно ощущалось вмешательство дьявола в божественное творение. Эта женщина была задумана вседержителем как красавица, но в последний момент он будто отвлекся или передоверил свою работу кому-то злому и неумелому. Посмотрите, княжна, какой великолепный овал лица и тут же — настоящие клыки вместо зубов. Чтобы прикрыть их, у творца не нашлось даже лишней плоти — они полностью не закрываются губами. Присутствуй я при ее рождении, это все можно было бы легко исправить, а сейчас…

Трудненько придется, милая, отвоевать у природы то, что она сама должна была тебе дать… Боишься, девочка?

— Н-нет, — как обычно неразборчиво прошамкала Мари.

Он приподнял верхнюю тубу девушки и показал доктору Поклену на ее зубы.

— Резцы придется удалять. Слишком много пришлось бы пилить. Но взгляни, что у меня есть.

Он протянул руку к столику и взял с него похожую на табакерку металлическую коробочку.

— Посмотри, какие прекрасные зубки я поставлю тебе вместо этого ужаса.

Он показал Мари два великолепных белых зуба.

— Хочешь такие зубки, милочка?

— Хочу, — прошелестела Мари.

— Но платить за это красоту придется дорого.

Болью. Сильной болью. Она не покажется тебе невыносимой?

Девушка судорожно сглотнула и отрицательно помотала головой.

— Так, а теперь открой рот.

Далее он заговорил малопонятными Соне словами, которые зато внимательно слушал доктор Поклен.

— Тут придется подрезать. Дикцию восстановить нетрудно. В уголках рта, возможно, останутся небольшие шрамики. Все же лучше, чем этот чудовищный оскал… Вы не продадите мне, дружище Поклен, немного вашей чудо-мази для заживления ран? Помнится, благодаря ей фурункул на щеке маркизы де Фонтанж почти не оставил следа. Кто знает, может, и у этой девчонки швы рассосутся…

— Конечно-конечно, мне самому интересно проверить ее действие, прежде чем я получу патент от наших въедливых столичных медиков.

Доктора говорили между собой так, словно ни Сони, ни Мари, ни молчаливого слуги по имени, кажется, Люсьен в комнате не было. Но пациентке хирурга, видимо, было не до того. Она вся внутренне сжалась — переживала то, что ей предстояло. А Соня решила и не напоминать о себе. В конце концов, она всего лишь зритель.