Крепость королей. Проклятие - [62]

Время от времени в Ойссерталь приезжал Эрфенштайн и молча осматривал уже проделанную работу.

– Вижу одну только грязь, – ворчал он, запуская палец в грязную глину. – Ума не приложу, как из этого должно получиться орудие.

– В общем, это то же самое, что колокол отлить, – попытался объяснить Матис. – В тот раз, когда изготавливали колокол для монастыря, мастер расписал мне весь процесс.

Он достал несколько скомканных пергаментных листов и показал набросанные на скорую руку чертежи.

– На форму наносится слой глины, так называемый фальш-колокол, а поверх него – второй слой. Все это обжигают в печи, верхний слой осторожно снимают и разбивают фальш-колокол. – Матис аккуратно свернул пергаменты и вытер грязь со лба. – Если составить вместе форму и верхний слой, образуется пустое пространство, которое мы и заполняем расплавленной бронзой. Я тогда много помогал мастеру, и кое-кто из монахов тоже разбирается в этом деле. С божьей помощью справимся.

– Как колокол, говоришь? – ухмыльнулся Эрфенштайн. – Смотри, чтобы священники не прослышали. Ибо первое сделано в угоду Господу, а второе – промысел дьявола.

Матис отмахнулся:

– До священников и монахов мне никакого дела нет. С папой пусть этот Лютер разбирается.

Учение Мартина Лютера между тем пустило корни по всей Германии. Всюду в трактирах спорили об индульгенциях и громадных издержках Рима, где папа на деньги своей паствы заново отстроил собор Святого Петра. Кроме того, из-за непосильных податей и произвола знати повсеместно росло недовольство. В том числе и в Васгау, где беглый Пастух-Йокель тайно выступал на полянах перед растущими толпами, призывая к восстанию.

Наместник Гесслер, похоже, оставил попытки схватить Матиса. С того памятного мартовского дня ни он, ни его стражники так и не появлялись. А так как Матис постоянно находился на территории монастыря или в пределах крепости, то и городские стражники не могли его тронуть. Но опасность быть схваченным заботила Матиса меньше всего. Его беспокоил отец, который до сих пор лежал в постели и едва мог подняться. Иногда он отхаркивал кровавую слизь и день ото дня выглядел все хуже. О работе и речи идти не могло. Услышав, что сын изготавливает для Эрфенштайна большую пушку в Ойссертале, Ганс Виленбах разразился бранью, пока очередной приступ кашля не свалил его обратно в постель. Его жена Марта терпеливо ему объяснила, что Матис теперь вместо отца обеспечивал семью. Денег, которые сын получал от наместника, по крайней мере, хватало на самое необходимое для матери и маленькой Мари. Правда, лекарства для отца стоили слишком дорого, а знахарка Рехштайнер, к которой Марта обычно ходила, бесследно пропала. Уже поговаривали, что ее утащил в лес дикий зверь, когда она собирала травы.

Поэтому Ганс Виленбах продолжал чахнуть. С Матисом, если не считать несколько недовольных фраз, он по-прежнему не разговаривал.

Спустя три недели форма для пушки была наконец готова, и дело шло к отливке.

Для этого Матис перебрал оружие в арсенале, разделив еще годное к применению от непригодного. Старые и худые аркебузы и мортиры отправились в плавильную печь. За ними последовали бронза и олово, полученное из кубков, кружек и отслужившего свое или сломанного инструмента. Ульрих вместе с остальными стражниками обшарил все углы крепости в поисках пригодного материала. В ход пошло даже несколько старых горшков кухарки Хедвиг и надтреснутый колокол из крепостной часовни. В конце концов металла набралось достаточно, чтобы приступить к переплавке.

– Черт возьми, да Эрфенштайн в жизни не принимал таких мудрых решений, как теперь, – приговаривал Ульрих.

Стоя на лестнице, прислоненной к печи в пару шагов высотой, он отправил в дымившееся отверстие очередную оловянную кружку. Отсюда было рукой подать до выстроенной из красного песчаника и богато украшенной церкви, однако Матис, Ульрих и остальные стражники жили в собственном дымном, пропитанном ядовитыми испарениями мире.

– Мы еще покажем этому ублюдку фон Вертингену, – проворчал Ульрих, завороженный видом бурлящей раскаленной массы.

С тех пор как они взялись за работу, старый орудийщик стал пить гораздо меньше. Казалось, Матис заразил его своим воодушевлением.

– Мы просто вышибем у него крепость из-под задницы! – весело продолжал Ульрих. – Вот увидишь, нам даже ландскнехты этого юного графа не понадобятся!

Он рассмеялся, и Матис сам невольно улыбнулся. Но улыбка сошла с его лица, стоило ему подумать о полном упрека взгляде отца.

«Неужели так трудно понять, что времена меняются? – думал Матис. – Почему я слышу от него одни лишь упреки?»

Бронза плавилась добрых полдня, пока не стала красной и текучей, как лава. Потом Матис открыл выпускное отверстие, и дымящаяся масса полилась по глиняной трубке в готовую форму, установленную в яме под печью. Через два дня, когда сплав охладился, настал напряженный момент: пришло время разбить внешний слой глины. Взорам их предстала громадная пушка длиной в два шага и с жерлом размером с детскую голову. Орудие получилось крепким, монолитным и без единой трещинки.

Матис выдержал свой экзамен.

Он счастливо улыбнулся. Орудие получилось именно таким, каким представлялось ему в мечтах. Громадное и массивное – смертельное оружие в руках того, кто умел с ним обращаться. И Матис расшибется, но докажет всем, что ему это под силу. В том числе своему отцу.