Кремлевское золото - [51]

Но в это время в Москве шла отчаянная борьба за судьбу Эрмитажа. Вокруг него кружился рой дельцов от искусства, жужжавших, как пчелы вокруг сахара. Но Эрмитаж — богатейшая сокровищница искусств остался до поры до времени неприкосновенным. Существовавшие декреты запрещали вывоз и продажу за границу предметов особого художественного и исторического значения. Значит, понимали большевики, в целях вынужденной необходимости надо было создать новые декреты, отменявшие всяческие запреты прежних. Осенью 1928 г. такое решение было принято. Все полномочия по реализации культурных ценностей были возложены на Комиссариат внешней торговли и, в частности, на Наркома А. И. Микояна.

Первые крупные сделки Микоян заключил с известным армянским миллиардером Калюстом Гуль-бенкяном, который помог большевикам реализовать на мировом рынке нефть. Сделал он это в обмен на их согласие продать ему ряд произведений искусства из Эрмитажа, чтобы увеличить запасы твердой валюты. Попытку спасти музей сделал тогда Луначарский. 28 сентября 1928 г. у него состоялся неприятный разговор с наркомом внешней торговли, после которого Луначарский отправился к Сталину. Но все его доводы не убедили главу Советского государства, которого не особенно волновали все эти вопросы и который полностью полагался на расчет Микояна. В результате Гульбенкян совершил свою первую покупку летом 1929 г. За 54 тыс. ф. ст. им были приобретены 24 золотых и серебряных изделия французской работы XVIII в., две картины Гюбера Робера с видами Версаля, «Благовещение» Дирка Боутса и письменный стол короля Людовика XVI. Зимой того же года начались переговоры о второй сделке. Гульбенкян запросил 15 изделий из серебра работы придворных французских мастеров и «Портрет Елены Фоурмен» кисти Рубенса. В конце концов, французское серебро и портрет Рубенса за 155 тыс. ф. ст. благополучно отправились в Лиссабон. А в мае следующего года через Ленинградский Антиквариат ар-минский миллиардер приобрел за 140 тыс. ф. ст. «Диану» Гудона и 5 картин Рембрандта, Треборха, Ватто и Ланкре.

К счастью для потомков, вскоре во взаимоотношениях партнеров наступило охлаждение. Приобретя в октябре 1930 г. за 30 тыс. ф. ст. «Портрет пожилого человека» Рембрандта, Гульбенкян удалился от эрмитажных дел.

Однако, перед тем, как сделать это, армянский предприниматель написал любопытное письмо Г. Пятакову, который, в свою очередь, осуществлял все валютные операции с заграницей, включая и продажу культурных ценностей через Антиквариат. В этом письме говорилось:

«Вы знаете, я всегда придерживался мнения, что вещи, которые многие годы хранятся в ваших музеях, не могут быть предметом распродаж. Они не только являются национальным достоянием, но и великим источником культуры и национальной гордости. Если продажи осуществятся и факт их станет известен, то престиж вашего правительства пострадает. Для России это ошибочный путь, и он не принесет значительных сумм для пополнения финансов государства. Продавайте, что хотите, но только не музеи, ибо разорение национальных сокровищниц вызовет серьезные подозрения. Если вы не нуждаетесь в иностранном доверии, то можете делать все, что пожелаете, но лучше извлекать пользу от такого доверия, чем делать то, что принесет заведомый вред. Не забывайте, что те, чьего доверия вы добиваетесь, являются и вашими потенциальными покупателями. Я искренне убежден, что вы не должны ничего продавать мне. Говорю так, чтобы вы не подумали, будто я написал это из желания остаться единственным покупателем».

Гульбенкян во многом был искренен. Предметы искусства и культурные ценности распродавались с широчайшим размахом и не только ему. Еще в конце 1928 г. в Берлине и Вене были организованы аукционы по распродаже сокровищ Эрмитажа и дворцов Петербурга, а также национализированные частные собрания. Примером тому — аукционы «Лепке-хаус» и «Доротеум». Русским эмигрантам удалось снять с торгов ряд вещей, но аукционы эти все же состоялись, хотя уровень цен был разочаровывающе низок.

Сам факт распродаж получил широкую мировую огласку. Слухи о них заполнили и Америку. Зимой 1928—29 гг. с Армандом и Виктором Хаммерами, жившими тогда в Москве, связался из Нью-Йорка их брат Гарри, который сообщил о намерении синдиката американских торговцев искусством сделать предложение Советскому правительству о покупке ряда культурных ценностей. В случае, если Хаммеры согласятся помочь в этом предприятии, они могут рассчитывать на 10 % комиссионных от каждой проданной картины. Братья немедленно увиделись с директором Антиквариата Николаем Ильиным и его агентом по экспорту произведений искусства Шапиро. Ответ был таковым: «Если ваши друзья в Америке захотят сделать предложения, мы обязуемся представить их на рассмотрение соответствующих властей…»

Уже через два дня синдикат предоставил список сорока шедевров картинной галереи Эрмитажа, за которые предлагалось 5 млн. долларов. Шапиро был оскорблен: «Они, что, думают, мы дети? Не представляем, сколько это может стоить в Париже, Лондоне или Нью-Йорке? Если хотят вести дела серьезно, пусть делают серьезные предложения». Ткнув пальцем в «Мадонну Бенуа» Леонардо да Винчи эрмитажного каталога, знаток искусства предложил за картину 2,5 млн. долларов. К счастью, американцы предложили только 2 млн. И «Мадонна Бенуа» осталась в СССР.