Кремлевское дело - [82]

В течение декабря 1988 г. неоднократно Сухарев давал указания подготовить новое постановление на арест Смирнова, всякий раз отменяя собственное распоряжение то ссылкой на Пуго, то на Чебрикова, то на безымянных «некоторых товарищей». Жаловался, что Смирнов ежедневно бывает в ЦК, добивается приёмов, убеждает всех, что он стал жертвой клеветы.

Почему же так упорствовала партийная верхушка? Ведь в Кремле не оспаривали объективность материалов уголовного дела в отношении Смирнова и Могильниченко. Их участие в работе XIX партконференции также уже не имело существенного значения после ареста делегатов Джаббарова и Раджабова. А суть в том, что арест Смирнова и Могильниченко означал прорыв следствия в святая святых – ЦК КПСС. Создавался прецедент привлечения к ответственности кураторов региональных мафиозных группировок, и наши противники понимали, что следствие в состоянии добраться и до функционеров самого высокого уровня. К тому же последние четыре года Смирнов был вторым секретарём ЦК КП Молдавии, а факты коррупции в этой республике также не были секретом. Вовсе не беспочвенными были опасения, что по следу Смирнова и Могильниченко наша группа проникнет в Молдавию, Туркмению, Таджикистан и другие республики, а оттуда нити вновь потянутся в Москву…

Вот почему кремлёвская верхушка выискивала любой предлог, лишь бы не пойти на опасный прецедент, увести Смирнова от ответственности. Большие надежды возлагались на Верховный суд СССР, рассматривавший дело Чурбанова. Ожидания оправдались: марионеточные судьи стремительно свернули слушание дела и поспешили уже 30 декабря 1988 г. вынести свой вердикт. Но покровителей мафии со Старой площади ждало разочарование: провокация в судебном процессе не дала результата. Население восприняло приговор не как образец законности, а совсем наоборот. Только тогда наконец-то, была дана санкция на арест Смирнова. Это произошло 11 января 1989 г. – через четыре года после того, как в ЦК КПСС поступила первая информация о его криминальных деяниях, и через четыре месяца после того, как Президиум Верховного Совета СССР дал согласие на привлечение к уголовной ответственности. Сухарев потребовал содержать Смирнова не в «Матросской тишине», а в следственном изоляторе КГБ в Лефортово, чтобы допросы Смирнова проводил Духанин, а другие следователи госбезопасности выявляли его криминальные связи в Молдавии и других республиках, закрепляли уже установленные эпизоды по Узбекистану и Таджикистану.

В январе 1989 г. были арестованы бывший первый секретарь Ферганского обкома КП Узбекистана, сват Усманходжаева Умаров и бывший первый секретарь Андижанского, затем Самаркандского обкомов партии Рахимов. Оба они рассказали о многочисленных фактах получения и дачи взяток, изъявили желание выдать нажитые преступным путём ценности в доход государства. Круг свидетелей обвинения московских мздоимцев расширялся.

Обострялась и конфронтация с партийной верхушкой. Всё более нагло вели себя внедрённые в группу кагэбешники. К примеру, мы в то время приступили к изъятию ценностей Усманходжаева, Сухарев и Васильев настояли на том, чтобы в группу по изъятию вошли следователи КГБ. Все свои усилия они направили не на отыскивание преступных капиталов, а на противодействие этому. В результате у Усманходжаева удалось изъять денег, облигаций, золота, ювелирных изделий всего на сумму около полутора миллионов рублей. Полковник Духанин отказывался выполнять указания руководства группы, представлять нам материалы дела, все вопросы решал только с Крючковым и Васильевым. На уже упоминавшейся февральской встрече у Чебрикова, где присутствовал Лукьянов и все руководители правоохранительных органов, Крючков открыто угрожал разоблачить нашу «антизаконную деятельность». В привлечении к уголовной ответственности Могильниченко и других столичных функционеров нам категорически отказали.

Дело № 18/58115-83 выходило из кабинетов прокуратуры и Старой площади, выплёскивалось на улицы. Реакцией общества на порочную правовую политику верхов и продажное правосудие стало выдвижение и избрание нас народными депутатами СССР. Дело шло к развязке.

Планы по дальнейшему расследованию были такие. Укрепив свои позиции на Съезде народных депутатов, мы по его окончании предполагали начать операцию по изъятию многомиллионных богатств покойного Рашидова и привлечь к уголовной ответственности ряд работников ЦК КПСС, доказательств виновности которых в коррупции было предостаточно: Могильниченко, Истомина, Ишкова, Пономарёва и других, а также руководителей союзных ведомств, таких как министр мелиорации и водного хозяйства Васильев, министр лёгкой промышленности Тарасов. Укрепив таким образом доказательственную базу, мы могли бы вплотную подойти к изъятию капиталов Брежнева. И лишь тогда, то есть не ранее чем через 9-10 месяцев, угроза изобличения действующих кремлёвских вождей становилась бы реальной.

Именно этого и опасалась коррумпированная верхушка КПСС. 24 марта 1989 г. Политбюро перешло в открытую атаку на следственную группу. А через два месяца с трибуны Съезда народных Депутатов СССР Лукьянов произнёс знаменательные слова о судьбе уголовного дела № 18/58115-83: «…Это дело должно быть расследовано дотла, до конца, куда бы ни вели его нити. Это – позиция Политбюро, это – позиция Президиума Верховного Совета…» Куда вели эти нити, читателю уже известно: к Лигачёву и Гришину, Романову и Алиеву, Соломенцеву и Капитонову, Могильниченко и Истомину, Тарасову и Васильеву, Теребилову и Рекункову, Сороке и Аболенцеву…