Кремлевское дело - [120]

Чайка заплетающимся языком предложил развезти освобождённых арестантов по домам. Мы потребовали немедленно отправить нас к Белому дому. Согласились. Предложили ехать всем на одной машине. Мы отказались, заявив, что одну машину с опасными для гэкачепистов пассажирами проще простого пустить под откос и таким образом отделаться от живых свидетелей допущенного беззакония. Было выделено две машины. Перед отъездом вдруг засуетился полковник Чайка. Смотрим, из штаба выходит его подчинённый с подносом, на котором стоят четыре стакана с вином. Не смущаясь, кагэбешник предложил недавним арестантам … поднять бокалы и выпить за знакомство. Похоже, что некоторым людям из ведомства Крючкова вовсе неведомы такие нравственные понятия, как честь, совесть, достоинство. Спустя два дня после нашего освобождения мне позвонил высокопоставленный ходатай от Чайки с просьбой не привлекать полковника к ответственности. Конечно, столь бесстыдное попрание закона должно быть наказано. Но я уже не испытывал к этому человеку ничего, кроме чувства брезгливости.

Около 8 утра мы подъехали к Белому дому; встретили нас бурные возгласы, рукопожатия, поздравления с освобождением и победой над гэкачепистами. Кругом – море радостных улыбок, в глазах – безмятежная надежда на лучшее будущее. Мы прошли в здание. Здесь уже не было прежней чопорности, улетучилась куда-то официальность внутреннего убранства. Депутаты России три дня были рядовыми бойцами, готовыми с оружием в руках защищать свободу и уничтожить диктатуру госпартноменклатуры, которая с открытым забралом попыталась выступить против своего народа.

От защитников Белого дома стало известно, что кроме нас троих никто не был арестован. Решили пойти к Ельцину и доложить о нашем освобождении. Коридоры Белого дома представляли собой разбуженный улей: депутаты вперемежку с военными в униформе, с автоматами в руках курсировали по многочисленным и весьма запутанным коридорам огромного здания. В обширной приёмной Президента России, не уступающей по своим размерам волейбольной площадке, та же картина: скопление вооружённых людей, бурные беседы, усталые небритые люди, ни на миг не замолкавшие аппараты правительственной связи, озабоченные и уставшие помошники Президента. Мы попросили аудиенции. Оказалось, что в течении двух предыдущих суток Ельцин не сомкнул глаз и полчаса назад уснул в своём кабинете. В 10 часов начнётся внеочередное, чрезвычайное заседание российского парламента, на котором должен выступить Борис Николаевич. Конечно, мы не стали его тревожить.

Спустились на балкон второго этажа Белого дома. Внизу бушевал митинг, длящийся двое суток подряд. Нас попросили выступить. Впрямь получилось – с корабля на бал, недавние зэки стали ораторами.

Пока свободою горим

Утром 19-го августа я проснулся поздно, около 9 часов. В квартире никого – жена, тёща и дети уехали в деревню. Телефон, который по привычке отключил на ночь, молчал. Пошёл на кухню бриться, машинально включил радиоприёмник. Передавали заявление Лукьянова и другие документы новоявленного ГКЧП. Метнулся к телефону, услышал голос Анджелы – дочери Гдляна. Она кому-то говорит: «Дядя Коля…», потом какие-то шумы, и голос Гдляна – встревоженный, резкий, какой бывает у него в минуты опасности. Я даже не запомнил его слов, схватил лишь суть, за ним пришли гэбэшники, и мне надо уходить.

Тогда я ещё не знал, что в Москве это первый арест. Какая беспечность! Успокоились, расслабились. Ведь знали же, что в случае переворота нас сразу попытаются арестовать и уже не будут спрашивать разрешения у союзного парламента, а тем более у Верховного Совета Армении. В своё время у нас была чётко продумана и отлажена тактика действий в чрезвычайной ситуации. Она, в частности предусматривала, что в случае ареста одного из нас второй обязан был действовать нелегально. Были продуманы система связи, подпольные квартиры, способы передачи информации и многое другое.

Убрал кое-какие документы, взятые на пару дней для работы над книгой, и выскользнул из дома. Всё. Я на нелегальном положении. Предстояло вновь отладить систему связи, проработать действия на случай, если и меня удастся исключить из борьбы. Решил остаться в Москве, но чтобы быть в большей безопасности, распространил информацию о срочном отъезде в Армению.

Не могу рассказывать обо всех обстоятельствах тех первых тревожных суток. От ряда помогавших нам людей из прокуратуры, МВД и других ведомств не получено согласия называть их фамилии. Кроме того, если быть до конца искренним, далеко не убеждён в том, что в случае повторения событий августа 1991 года вновь не придётся переходить на нелегальное положение.

…Утром 20-го августа я сидел в небольшой московской квартире вместе с бывшими сослуживцами из следственной группы. Был среди них и Бахтияр Абдурахимов – один из лучших следователей Узбекистана. Уже год как он был обвиняемым по сфальсифицированному «делу следователей». Мерой пресечения ему избрали подписку о невыезде, а в Москву он прибыл по очередному вызову в Прокуратуру СССР. Расследование его дела уже давно было завершено, однако предъявленные обвинения выглядели настолько бредовыми, настолько бездоказательными, что руководство прокуратуры не решалось направить дело в суд. Но и не прекращало его. И вот теперь нарушители «социалистической законности» расположились за столом и решали, что делать дальше. Я настаивал: пора перебираться в Белый дом, всё, что можно было сделать за сутки, сделано. Мне возражали – нечего самому лезть в лапы путчистов, нужно думать прежде всего о судьбе Гдляна и других следователей, подвергающихся уголовным репрессиям. Пока один из нас на свободе, больше гарантий безопасности других. Всё же решили отправиться к Белому дому, где определялась судьба России, предварительно проанализировав всю имеющуюся в нашем распоряжении информацию.