Кремлевские кланы - [51]

Летом 1915 года в Кларане находились несколько русских социал-демократов: известный большевистской поэт Демьян Бедный, Трояновский, в то время меньшевик, потом член ВКП(б), видный советский дипломат. Была там также член СДКПиЛ Ирена (Наталия Шер) со своим мужем — Семеном Семковским. Некоторые из них имели хорошо оплачиваемые уроки. Я также через некоторое время нашла урок в семье Потока, одного из совладельцев лодзинской фабрики Познанского. У Потока в Кларане была красивая вилла на берегу Женевского озера. Я учила двух его сыновей. Эти уроки хорошо оплачивались и обеспечивали мне жизнь. Когда я уходила на уроки, Фонова оставалась с детьми. В Кларане я пробыла до осени 1915 года.

Кларан — это местность с прекрасным видом на горы, окружающие Женевское озеро. Однажды в апреле или мае меня поразило необычное явление. Одна из невысоких гор, куда вела зубчатая электрическая железная дорога и которая, как говорили, никогда не покрывалась снегом, вдруг вся побелела. Удивленная, я спросила Фонову, что это значит, неужели выпал снег, когда кругом все уже давно зелено, и услышала в ответ: «Нет, это не снег, это зацвели нарциссы».

Я загорелась желанием посмотреть вблизи эту гору, покрытую нарциссами. Через несколько дней мы с Фоновой и мальчиками поехали на электричке на эту гору. Перед нашими взорами предстал чудесный вид. Вся гора была усеяна цветущими нарциссами так густо, как растет трава. Это был сплошной огромный белый ковер с желтыми пятнышками, наполняющий воздух одуряющим ароматом. Мальчики стояли как зачарованные, смотря на это волшебное зрелище. Мы нарвали столько нарциссов, сколько можно было удержать в охапках. По совету Фоновой мы рвали еще не распустившиеся цветы. Они расцвели дома в воде. Также по совету Фоновой я завернула букеты нераспустившихся нарциссов во влажную вату, положила их в коробку и послала почтой друзьям в Цюрих. По их словам, они дошли совсем свежими, распустились там и долго цвели.

Только в Кларане в конце мая или в начале июня я получила первое с начала воины письмо непосредственно от Феликса. Это была открытка от 3 мая 1915 года, написанная по-польски и высланная нелегально из Орловской губернской тюрьмы. Феликс сообщал, что его в тот день перевезут в Центральную каторжную тюрьму в Орле. Из приписки одного из его товарищей на открытке видно, что его туда увезли 4 мая.

Каторжная тюрьма в Орле славилась по всей России исключительно зверским обращением с политическими заключенными. Но Феликс, сообщая мне о переводе туда, успокаивал меня: «Ничего ужасного. Говорят, что и там теперь не так плохо. Я иду туда совершенно спокойный, жаль только расставаться с товарищами… Физически и морально я чувствую себя хорошо, а последние сведения, если они верны, обещают и мне свободу».

В Кларане после отъезда моих учеников в Королевство Польское я не могла найти новую работу, поэтому в начале октября вернулась с мальчиками в Цюрих. Тут Ясик, чувствовавший себя в Кларане в основном хорошо, снова начал болеть.

Уроков в Цюрихе найти мне не удалось, и я по совету врача выехала на некоторое время с Ясиком и Янеком в Цугский кантон, в курортную местность для детей Унтер-Эгери, среди гор.

Нас проводила Марылька. Она лучше меня знала немецкий язык и легче могла найти квартиру и договориться об условиях.

В Унтер-Эгери, в горах, находился детский санаторий для больных главным образом костным туберкулезом.

Марылька наняла нам две меблированные маленькие солнечные комнатки в самом городке у некой фрау Бюрги в ее трехэтажном доме. Это была вдова, немка из Западной Германии, владелица небольшого фотоателье, которое обслуживала она сама вместе с двумя сыновьями, 16- и 14-летним мальчиками. Старший сын 21 года был в армии.

Около дома был небольшой садик с огородом, обнесенный забором. Хозяйка и ее сыновья собственноручно обрабатывали этот клочок земли с чисто немецкой аккуратностью. Каждая пять земли была засажена. В огороде росли всякие овощи, которые заготавливались на зиму. Было также несколько яблонь. Ветки их из-за отсутствия пространства хозяйка распластала по стене доме.

Хозяйка моя была немецкой патриоткой и живо интересовалась ходом войны. Она выписывала одну из самых реакционных газет — «Нойе цюрхер нахрихтен». Через некоторое время я нашла в Унтер-Эгери два урока музыки: один у немки, проживавшей там с мужем. От скуки она захотела учиться игре на фортепиано. Второй урок я получила у своей хозяйки. Я обучала музыке ее старшего сына, вернувшегося из армии.

В Унтер-Эгери, хотя это и была курортная местность, также бушевали сильные фэны, но там не было цюрихских туманов. Несмотря на это, Ясик мой и тут почти каждый месяц болел ангиной. Систематически повторялись у него также приступы мигрени.

В доме Бюрги царила здоровая атмосфера труда. Весной и летом 1916 года мои мальчики видели всю ее семью постоянно за работой или в фотоателье и фотолаборатории, или в огороде.

Ребятишки начали помогать в меру своих сил при поливке грядок.

В садике было много цветов. Их очень любил мой Ясик. Были там даже эдельвейсы, которые растут только в горах. Я совершала с мальчиками прогулки в горы или к озеру. Убирала комнаты и готовила еду я сама.