Кремлевские кланы - [47]

Агамиров, Баранов и я тоже сумели достать для себя билеты и фиктивные документы как учащиеся и с ними пришли на вокзал, чтобы уехать. Но на вокзале нас узнали два бывших служащих Военно-революционного комитета, которые после взятия Баку турками стали предателями и поступили работать в турецкую охранку. Мгновенно нас окружила цепочка жандармов. Случайно вместе с нами жандармы оттеснили еще каких-то двух молодых людей, на которых те же провокаторы указали, что это Бекер и Румянцев. Те стали протестовать, и их начали избивать. Потом всех нас повели в турецкую охранку.

Охранка помещалась в бывшем губернаторском доме.

Начальником охранки был Бехаэддин-бай, по кличке «Рыжий турок». Двух молодых людей, случайно задержанных с нами, впоследствии отпустили: за ними пришли родственники и доказали, кто они.

А нас продолжали держать в охранке. Сурена и Шуру сильно избили. Меня тоже били кулаками по голове: зная, что я была личным секретарем Шаумяна, «Рыжий турок» добивался от меня, где Шаумян. Потом моих товарищей стали бить нагайками. Но мы упорно продолжали говорить, что ничего не знаем, как не знаем и друг друга. «Где Шаумян?» — вот вопрос, ответа на который они от нас добивались. Я сказала, что все они отплыли на пароходах. Мне не верили, кричали, что я лгу, что у них точные сведения, что Шаумян здесь, в Баку.

Нас продержали несколько недель и потом объявили, что главнокомандующий турецкой армией Нури-паша подписал и утвердил приговор о нашем повешении: завтра в шесть часов утра мы будем повешены на площади Парапет.

Прошло несколько часов. Ко мне в камеру вошел конвой. Дали команду выходить. Куда — не знаю. Меня повели через бывший губернаторский сад вверх по Николаевской улице, потом по Губернской. На этой улице находилось здание суда. Я думала, что меня ведут в суд. Напротив здания суда находился дом нефтепромышленника Ротшильда. Меня повели почему-то в этот дом. Ввели в огромный кабинет, где, к моему изумлению, я увидела Бейбута Джеваншира. Это был друг детства Степана Шаумяна: они вместе выросли, вместе поехали учиться в Германию. Степан окончил философский факультет и стал профессионалом-революционером, а Джеваншир — инженером-заводчиком, капиталистом. Надо сказать правду, что и после этого Джеваншир в память старой дружбы со Степаном еще до революции не раз выручал Степана из тюрем, помогал ему деньгами, прятал подпольные материалы и т. п.

Впервые я увидела Джеваншира при следующих обстоятельствах. Во время мартовского (1918) восстания мусаватистов наш отряд обстреливал дом, где жил Джеваншир: с крыши этого дома стреляли в наших из пулемета. Джеваншир сумел дать знать Степану Шаумяну, прося его о спасении. Шаумян послал Сурена Агамирова и своего сына Сурена с поручением доставить к нему Джеваншира с женой. Их благополучно привели на квартиру Шаумяна, где была тогда и я. Они прожили здесь недели две.

Вот откуда Джеваншир знал меня, а также Сурена Агамирова, который вывел его тогда из обстреливаемого дома.

Когда турки сформировали азербайджанское правительство, Джеваншир был назначен министром внутренних дел. Как министру, ему было доложено, что завтра утром я, Сурен Агамиров и Шура Баранов будем повешены на Парапете.

Увидев перед собой Джеваншира, я была поражена. Мы остались вдвоем. «Подойдите ближе, Оля, — сказал мне Джеваншир. — Я министр внутренних дел. Мне доложили, что Степан в городе и что вы не хотите давать его адрес. Я вас позвал специально для того, чтобы вы дали мне его адрес. Я друг Степана. Он спас меня от смерти, теперь я хочу спасти его. Если Степана найдут, то могут убить на месте. Дайте мне его адрес!»

Я ответила, что Шаумяна в Баку нет, что это — заблуждение.

Но Джеваншир мне не верил. Он продолжал просить, умолять меня, чтобы я дала ему адрес, клялся, что он обязан спасти Степана. Я доказывала и тоже клялась ему, что говорю чистую правду. Тогда он впал в ярость, кричал: «Вы проклятые фанатики, вы погубите Степана!» Окончательно рассвирепев, он вызвал конвой и приказал: «Уведите ее обратно!» Я была даже не в состоянии напомнить ему о том, что завтра по приговору Нури-паши нас повесят. Меня увели обратно в тюрьму.

К вечеру в камеру вошел старший надзиратель(это был турок из военнопленных, он немного говорил по-русски) и, посмотрев на меня, сочувственно сказал: «Бедная девочка, завтра утром… знаешь?» — и показал мне рукой петлю вокруг шеи. Я ответила, что знаю. Тогда он кинул мне кисть винограда и ушел.

Через час заходит опять: «Ой, бедная, завтра ты будешь (опять тот же жест вокруг шеи). На стакан вина, выпей!»

Пришел он и в третий раз, принес подушку: «Последняя ночь. Поспи на подушке!»

Тогда я решилась и говорю: «Внизу мои братья, хочу с ними проститься, поведи меня к ним». Он отказывается, видимо очень боится. Тогда я бросила ему принесенную подушку, виноград и кричу: «Уходи вон! Хочу видеть братьев!»

Он «растаял». «Подожди, — говорят, — вечером начальник уйдет, тогда проведу».

Вечером он действительно повел меня через двор, оттуда — в глубокий подвал, где я нашла Сурена и Шуру. Они бросились меня обнимать. Оказывается, и они знали о том, что завтра нас всех повесят.