Кремль - [99]
…Была ранняя весна, Страстная суббота. Над Москвой зарумянился ясный, с морозцем вечер. И когда город затих и в чистом небе проступили звезды, со всех концов Москвы в слабо белевшийся в сумраке Кремль потянулся люд православный. И шли, переговариваясь низкими голосами, тысячи шли, и все теснее и теснее становилось внутри белых стен кремлевских, но они все шли, торопились, и хрустел у них под ногами ледок, которым затянулись с вечера весенние лужи… Большая Медведица уже загнула хвост свой к востоку: приближалась полночь. Подход народа постепенно затихал. Но весь Кремль был полон сдержанного гудения, точно сильный, богатый медом и пчелами улей…
По мере того как близилась полночь, гудение это ослабевало: Кремль, царь-город всей Земли, все более и более наливался какою-то теплой и торжественной тишиной. На высоких стрельницах распластали среди звезд свои острые крылья золотые орлы, а над ними, под звездами, слышался говор гусиных стай… И тихо разгорались души ожидавших торжественной минуты людей…
Вассиан – он гордо пренебрегал церковными обычаями, – томимый привычной тоской, один поднялся на зубчатую стену и стоял там среди звезд, над черным морем все более и более затихающей толпы, и внимал своим думам-нетопырям. Прекрасные стены эти с стрельницами красносмотрительными заложены были тогда, когда он был еще молод, а теперь вот он уже почти старик. И он скоро уйдет – он потрогал ладанку и тихо вздохнул, – а прекрасный Кремль останется. Что он увидит еще в стенах своих?..
А внизу все не только затихло, но словно и дышать перестало: вот, вот, сейчас… Но как ни ждали все заветной минуты, когда она пришла, когда над темной землей раздался вдруг низкий, глубокий звук большого колокола от Ивана под Колоколы, все от радостной неожиданности вздрогнуло, у душ разом выросли крылья, и сразу колоколу-великану отозвались во мраке колокола всей Москвы. Властными медными голосами запела, мнилось, Русь какой-то гимн победы. Внизу, у Тайницкой башни, вдруг, сотрясая все, грянул выстрел: то Аристотель Фиораванти из новоотлитых пушек приветствовал великий праздник. Вся земля, окутанная гудом колоколов, радостно дрогнула в ответ. По всей Москве запылали перед храмами смоляные бочки, по колоколенкам затеплились плошки, а по площадям, улицам темным, в руках у людей зароились маленькие огоньки свечечек восковых, тоненьких, умильных. И так же, как свечечки, теплились у людей и сердца…
Фиораванти гремел в темноту своими пушками: «Раз… раз… раз…» И все взволнованнее, все радостнее становилась ночь… Вот широко раскинулись двери Успенского собора, целый потоп света вырвался оттуда в вешний мрак, полный мигания робких свечечек, и под стройное, торжественное пение блистающей рекой выплыл в ночь крестный ход…
«Христос воскресе из мертвых… – одушевленно пели голоса, точно по лествице какой незримой в небо подымаясь. – Смертью на смерть наступи и гробным живот дарова… Христос воскресе из мертвых…»
С высокой зубчатой стены Вассиан видел, как такие же огневые, торжествующие реки выплыли и из других церквей Москвы и залили светом и песнопениями вешнюю ночь, и точно все выше поднимались души над черной, в огнях, землей. «Раз… – сотрясал все Фиораванти с Тайницкой стрельницы. – Раз… Раз…»
И люди обращались одни к другим с немножко неловкой, растроганной улыбкой:
– Христос воскресе…
– Воистину воскресе…
«Христос воскресе из мертвых… – под потрясающий гуд колоколов и грохот пушек, поднимаясь по лествице незримой, гремели голоса. – Смертью на смерть наступи и гробным живот дарова…»
– Ну, вот и Светлого праздничка дождались… Да, никак, это ты, Матвеевна?.. Христос воскресе…
– Воистину воскресе, касатик…
– Христос воскресе, боярышня… – обратился Митька Красные Очи к Маше Ряполовской, постаревшей, исхудавшей, похожей на черничку.
– Воистину воскресе… – мягко отвечала Маша и, поцеловавшись с Митькой, дала ему красное яичко и монету.
«Раз… Раз… – гремел Аристотель под гуд колоколов. – Раз… Раз… Раз…»
И вдруг Вассиан, злой, желчный Вассиан с удивлением почувствовал, как по постаревшему лицу его, теряясь в уже седеющей бороде, текут невольные слезы ясного и глубокого восторга! Он был умилен до дна, сам не зная чем… «Жизнь зла, жизнь нелепа, не нужна – так, но почему же, Господи, иногда она так во всей нелепости своей волшебно-прекрасна и тепла?!»
«Христос воскресе из мертвых… – все нарастая, все поднимаясь ввысь, гремели среди белокаменных стен и прекрасных стрельниц ночные хоры. – Смертью на смерть наступи и гробным живот дарова…»
По черной, в теплых отблесках огней земле стоял уже радостный, праздничный говор и смех. Москвичи с удовольствием, с гордостью слушали и грохот пушек над рекой, и мощный гуд колоколов, и то удаляющееся, то опять нарастающее пение светлых, блистающих хоров…
– Ах, и гожи колокола на Москве!.. – говорили москвитяне, задирая головы в звездное небо. – Слышь, вон энтот-то, у Ивана под Колоколы, слышь, как чисто поет?.. Точно вот серебряный, право…
– Это наш, новгородский… – тихо сказал кто-то из темноты. – Вечевик.
– А-а… Так это, может, серебра в него много положено – вы ведь раньше-то богатеи были…
Роман "Казаки" известного писателя-историка Ивана Наживина (1874-1940) посвящен одному из самых крупных и кровавых восстаний против власти в истории России - Крестьянской войне 1670-1671 годов, которую возглавил лихой казачий атаман Степан Разин, чье имя вошло в легенды.
Впервые в России печатается роман русского писателя-эмигранта Ивана Федоровича Наживина (1874–1940), который после публикации в Берлине в 1923 году и перевода на английский, немецкий и чешский языки был необычайно популярен в Европе и Америке и заслужил высокую оценку таких известных писателей, как Томас Манн и Сельма Лагерлеф.Роман об одной из самых загадочных личностей начала XX в. — Григории Распутине.
Иван Фёдорович Наживин (1874—1940) — один из интереснейших писателей нашего века. Начав с «толстовства», на собственном опыте испытал «свободу, равенство и братство», вкусил плодов той бури, в подготовке которой принимал участие, видел «правду» белых и красных, в эмиграции создал целый ряд исторических романов, пытаясь осмыслить истоки увиденного им воочию.Во второй том вошли романы «Иудей» и «Глаголют стяги».Исторический роман X века.
К 180-летию трагической гибели величайшего русского поэта А.С. Пушкина издательство «Вече» приурочивает выпуск серии «Пушкинская библиотека», в которую войдут яркие книги о жизненном пути и творческом подвиге поэта, прежде всего романы и биографические повествования. Некоторые из них были написаны еще до революции, другие созданы авторами в эмиграции, третьи – совсем недавно. Серию открывает двухтомное сочинение известного русского писателя-эмигранта Ивана Федоровича Наживина (1874–1940). Роман рассказывает о зрелых годах жизни Пушкина – от Михайловской ссылки до трагической гибели на дуэли.
«Душа Толстого» — биографическая повесть русского писателя и сподвижника Л. Н. Толстого Ивана Федоровича Наживина (1874–1940). Близко знакомый с великим писателем, Наживин рассказывает о попытках составить биографию гения русской литературы, не прибегая к излишнему пафосу и высокопарным выражениям. Для автора как сторонника этических взглядов Л. Н. Толстого неприемлемо отзываться о классике в отвлеченных тонах — его творческий путь должен быть показан правдиво, со взлетами и падениями, из которых и состоит жизнь…
Покорив Россию, азиатские орды вторгаются на Европу, уничтожая города и обращая население в рабов. Захватчикам противостоят лишь горстки бессильных партизан…Фантастическая и монархическая антиутопия «Круги времен» видного русского беллетриста И. Ф. Наживина (1874–1940) напоминает о страхах «панмонгольского» нашествия, охвативших Европу в конце XIX-начале ХХ вв. Повесть была создана писателем в эмиграции на рубеже 1920-х годов и переиздается впервые. В приложении — рецензия Ф. Иванова (1922).
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.