Крематор - [41]

В прохладном вестибюле пожилая женщина в очках как раз подбирала с полу измятое поломанное перо и рассыпавшиеся бусины.

13

— Я не мог прийти вовремя, — сухо, но все же довольно приветливо сказал пан Копферкингель директору Сернецу. Они беседовали в директорском кабинете спустя несколько дней после визита в казино и посещения смотровой площадки. — Случилось непредвиденное. Я был на совещании. Директор поглядел на Копферкингеля и не сказал ему ни слова, на его лице не дрогнул ни один мускул, он даже бровью не повел; Копферкингель небрежно поклонился и ушел. «Директор сам не свой, — сказал он себе по дороге в раздевалку. — Может, он чувствует, что над ним сгущаются тучи? Что о нем говорят и что его судьба вот-вот решится? Недолго ему уже тут оставаться. Сернец — неплохой человек, ну и что? Мы не потерпим вредителей на таких важных постах. На таких важных постах никто не потерпел бы вредителей, это же само собой разумеется, это так естественно. Ведь он предлагал сжечь всех немцев в наших печах, просто уму непостижимо…» Копферкингель потряс головой, прикрыл глаза ладонью и ускорил шаг, желая побыстрее добраться до раздевалки. Переодевшись, он поздоровался с Бераном и Заицом, которые молча и с мрачными лицами следили за температурой в печах; из репродуктора доносилась «Моя прекрасная Чехия»; он спросил, где пан Дворжак, и Заиц мотнул головой в сторону зала ожидания.

Дворжак стоял над раскрытым гробом и украшал покойницу цветами. Пан Копферкингель подошел поближе, пригляделся и сказал:

— Какое красивое платье у этой прелестницы, черное, шелковое, с воротничком. оно и понятно, ведь в гроб люди обычно надевают свои лучшие наряды, те, что при жизни пригодились им всего лишь несколько раз. В гробу, пан Дворжак, все хотят быть красивыми.

Помолчав, он добавил:

— Это барышня Вомачкова. Несчастная торговала в буфете вином и другими спиртными напитками. Ей уже пора в ритуальный зал, и пан Пеликан вот-вот повезет ее туда. А этот гроб, — Копферкингель показал на гроб номер семь, — давно заколочен, он отправится прямиком в печь, потому что болезнь была заразной. Вы уже почти не курите, пан Дворжак, — Копферкингель улыбнулся и взглянул на железный прут, лежавший перед занавешенной стенной нишей. — Вот видите, вы привыкли. — Потом он еще раз полюбовался усыпанной цветами девушкой, кивнул Пеликану с его тележкой и сказал: — Приступайте. Вомачкова готова.

Выходя из крематория, Копферкингель столкнулся с привратником Фенеком.

— Пан Копферкингель, — Фенек поднял на него слезящиеся добродушные глаза, и его голос дрогнул, — вы не забыли про морфий?

— Послушайте, — решил проявить твердость Копферкингель, — если вы не прекратите преследовать меня, я обращусь в полицию. Вам отлично известно, что морфинизм уголовно наказуем. Это порок, недостойный человека, и если вы не оставите меня в покое, я сдам вас в сумасшедший дом. — Он посмотрел на Фенека, который от страха едва держался на ногах, и тихо добавил: — Вы ничего не добьетесь от меня, пан Фенек, потому что я забочусь о вашем здоровье. Вам, очевидно, недостает ума, но зато он есть у меня. Я честный здоровый человек, непьющий и некурящий, и я вовсе не желаю брать из-за вас грех на душу. Оставьте меня в покое — раз и навсегда.

Пан Фенек, совершенно уничтоженный, скрылся в привратницкой. «А ведь верно, — подумал Копферкингель, очутившись на безлюдном дворе, — а ведь верно! Стоило мне продемонстрировать ему свою силу, как он испугался. Вилли прав. Сила и твердость — вот что спасет человечество! Ну, а слабые и неполноценные — это всего лишь обуза, они мешают нашей борьбе за завтрашний день».

Во второй привратницкой сидел пан Врана, у которого была больная печень, и Копферкингелю показалось, что тот не хочет смотреть на него…

Лакме была в столовой. Она стояла у окна под картиной со свадебной процессией и табличкой с расписанием поездов смерти, и муж улыбнулся ее черным волосам, ощутив мимолетный прилив жалости. Потом он заметил Мили, который торопливо прятал что-то за маленькое зеркало в столовой. Копферкингелю удалось разглядеть, что это была фотография, и он сказал себе: «Эге, а жизнь-то идет! Вот уже и Зинушка встречается со своим паном Милой, и даже тихоня Мили. м-да, дети растут, взрослеют.» Он подошел к радиоприемнику и включил его.

— Бедняга Фенек, — сообщил он, — ему опять нужен морфий. Он слабый, мягкотелый, конченый человек. почти сумасшедший. Кстати, хотел бы я знать, как поживает этот пьяница, пан Прахарж. у него еще сын есть, Войта. давненько мы с ними не встречались, почти год. — Из приемника полилась сладчайшая каватина Альмавивы из «Севильского цирюльника», которую граф распевал под балконом Розины. и пан Копферкингель направился к Мили, протягивая ему раскрытую ладонь. — Ну-ка, покажи мне свою любовь, свою первую любовь, мы тоже хотим взглянуть на нее. — Поколебавшись, Мили отдал отцу фотографию. Оказалось, что это была вовсе не девушка, а подручный мясника, боксер из молодежного клуба.

— Это подручный мясника, — Мили заикался и смотрел на кошку, — ну, тот боксер.

Копферкингель удивленно спросил: