Креативщик - [18]

Выбегает.

Плотный занавес задвигается, но внутри по-прежнему горит свет, доносится тихая музыка.

Начинает светиться занавес центральной сцены. Оттуда уже некоторое время доносится другая музыка, наслаиваясь на первую. Это поет Карел Гот. Постепенно он вытесняет Толкунову. Потом ансамбль «Песняры» запоет «Александры-ына, ужо прыйшла зiма!».

Занавес открывается. Там поменяли декорацию. Две боковые сцены — они ведь временные, ни оборудования, ничего. Там рабочим поменять интерьер трудно. А центральная сцена основная. Там должен быть поворотный круг, колосники, хотя бы просто кулисы. За несколько минут управиться не проблема.

Теперь это уже не школьное фойе, а квартира солидного номенклатурщика брежневской поры. На стене картина Ильи Глазунова — витязь в шлеме или синеокая красавица. Большая бобинная стереосистема. Фотообои с морским пейзажем. Финский кожаный диван.

На диване у журнального столика сидят Борис-второй и Женщина. Это подтянутая дама в шелковом кимоно, с крашенными в светло-лиловый цвет волосами. Он — в красном спортивном костюме «Адидас». Поставленный голос. Черные с золотом очки.

БОРИС-ВТОРОЙ: Седельникова! Седельникова обязательно. Но он будет один. Жена у него в Карловых Варах.

ЖЕНЩИНА: Значит, плюс один. (Помечает на листке.) Сорок три. Дальше кто?

БОРИС-ВТОРОЙ: Насчет Гаспарянов ты как думаешь?

ЖЕНЩИНА: Сложный вопрос, Борис Константинович. Раз будет Шерстюк, наверно, лучше не надо.

БОРИС-ВТОРОЙ: Гаспарян обидится. Кавказский человек. У них к юбилеям отношение серьезное. И потом, он всегда такие подарки дарит. На серебряную свадьбу запросто может на серебряный сервиз разориться.

ЖЕНЩИНА: Тогда надо Шерстюков вычеркивать.

БОРИС-ВТОРОЙ: Людмила Михайловна, ты думай, что говоришь. Он меня на бюро поддержать должен. Черт с ним, с сервизом. Не в серебре счастье. Счастье в золоте. (Смеется.) А если серьезно, у нас такая же проблема будет по линии Карповы — Булкины. И, само собой, с Сергей Степанычем тоже непонятно.

ЖЕНЩИНА: Есть идея. А что, если нам устроить два праздника?

БОРИС-ВТОРОЙ: Как это?

ЖЕНЩИНА: А так. Один в «Праге», как собирались. Солидно, чинно. По первому классу. Туда пригласим Шерстюка, Карповых и вообще всех, кого положено. А второй устроим дома. Вроде как для души. Друзей институтских можно позвать, родственников пригреть. А то тетя Лена, например, обижается. А заодно Гаспарянов, Булкиных и Сергея Степановича. Старику будет приятно.

БОРИС-ВТОРОЙ: Гаспарян не идиот. Поймет и затаит. От него, между прочим, Монреаль зависит. Не забывай.

ЖЕНЩИНА: Я тебе когда-нибудь плохие советы давала? Ты не дослушал. Мы домой пригласим не только друзей. Я попрошу Лианозова привести Валю Теличкину. Мы же знакомы. Это, так сказать, для украшения стола. А Эдик дружит с Высоцким. Представляешь, если Высоцкий придет? С гитарой. Все обалдеют. Говорят, он как выпьет немного, сам начинает петь. И просить не надо. Это будет выглядеть не как вечер для бедных, а совсем наоборот.

Сквозь «Песняров» начинает пробиваться еле слышный голос Высоцкого, который поет «Кони привередливые».

БОРИС-ВТОРОЙ: Сильный ход. Только насчет Высоцкого… Знаешь, у него всякие песни есть. Не занесет его? Булкин та еще скотина.

ЖЕНЩИНА: Высоцкий знаешь у кого пел «Охоту на волков»? И ничего, нормально. Дома же.

БОРИС-ВТОРОЙ: Права. На сто процентов. Я Гаспаряну шепну, что это специально для него. А Эдик насчет Высоцкого не натрепал?

ЖЕНЩИНА: Положись на меня.

Борис-второй обнимает ее, целует.

БОРИС-ВТОРОЙ: Василиса ты моя премудрая. Без тебя разве стал бы я тем, кем я стал?

ЖЕНЩИНА: Стал бы. Ты ведь Железнов. Но вместе мы — бригада. (Смеется.) Бригада Коммунистического труда.

БОРИС-ВТОРОЙ: Слушай, гости гостями, ну а для себя-то мы отметим? Вдвоем?

ЖЕНЩИНА: Потом. Отработаем обязательную программу — и в Пицунду. Олежка в свой интеротряд уедет, а мы, как в юности…

БОРИС-ВТОРОЙ: Умница ты у меня, Людмила Михайловна. Позвоню Сучкову, чтоб «люкс» забронировал.

Они целуются.

ЖЕНЩИНА (между поцелуями): О! Сучкова забыли. Сейчас…

Наклоняется над столом, пишет. Занавес закрывается. «Песняры» звучат еле слышно.

Освещается сцена справа».

Старичок закашлялся, принялся сердито трясти свою электронную книжку.

«Подвисла, чертова машинка. Удобная штука, но иногда подводит…»

«Я ничего в этом не понимаю. Мобильный телефон, и то не освоила, — сказала слушательница. — Могу дунуть-плюнуть. Бабушка в детстве так примус чинила. А я утюг электрический. Или чайник. Иногда помогает».

«Серьезно? — ужасно заинтересовался драматург. — Я, знаете ли, верю во всякую мистику. В черный глаз, в заговор, в тонкую энергию. Ну-ка попробуйте».

Он протянул ей блокнот, на экране которого, действительно, мерцала пустота.

Старуха засмеялась. Наклонилась, забормотала: «Тьфу-тьфу-тьфу. Умник-разумник, душенька-петрушенька, что кобенишься-ерепенишься, не ломайся, починяйся!.. Не слушает меня ваша машинка. Забирайте. Может, дальше своими словами расскажете? Как там у нее с третьим женихом сложилось бы?»

«Зря вы на себя наговариваете. Заработала!»

Драматург поднес электронное устройство к глазам.

«…Освещается сцена справа. Там тоже играет музыка. Поет Владимир Высоцкий: «Что-то кони мне попались привередливые». Потом Марина Влади: «Я несла свою беду».