Краюшка хлеба да вина кувшин - [2]

О, ей казалось, что она его уже хорошо знает, знает историю его жизни. Должно быть, так оно и было: она придумала столько историй, что наверняка хоть раз да угадала.

Похоже, ей и впредь придется жить на его условиях, приносить ему еду, до тех пор, пока не придет день, когда он оставит ее, пока однажды утром она не обнаружит нетронутый остывший ужин… хотя, возможно, это будет к лучшему.

Одним холодным ноябрьским утром, на четвертой неделе после его появления, спустя час после рассвета, Жизель закуталась в потертый плащ и вышла во двор. За ее спиной сестра Анна-Мари подкидывала дрова в тлеющие угли, охая от боли в негнущихся коленях. Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за спиной Жизель, и она осталась наедине с внешним миром. На крыльце кто-то из местных оставил бутылки с молоком и сливками. Она воровато, будто кошка, огляделась по сторонам, затем обмакнула палец в сливки и быстро облизала его.

Жизель поспешила к конюшне. Вдалеке прокричал поздний петух. Свежая утренняя тишина казалась почти живой, а от наполненного туманом воздуха кожа покрывалась мурашками. Перед взором до самого горизонта открывался пасторальный пейзаж: пологие холмы и широкие поля, вдалеке озеро, именем которого назвали деревню; кое-где этот вид нарушали лесные массивы, источавшие вековое спокойствие. Жизель знала: однажды она умрет, и будет счастлива, что прожила жизнь именно здесь.

На полпути к церкви и каменному дому священника тропинка резко поворачивала в сторону. Жизель заметила в одном из окон отца Гийома свет керосиновой лампы.

Лошади безмятежно стояли в своих загонах, все были укрыты теплыми попонами и размеренно дышали, выпуская из ноздрей облачка пара. Жизель стала разговаривать с ними, к каждой обращаясь по имени, а затем, ступая по земляному полу, направилась к выступу в стене, где стояла пустая тарелка.

Рядом с тарелкой кто-то очень аккуратно посадил куклу, так что она сидела идеально прямо. Взгляд ее очаровательных нарисованных глаз был направлен куда-то за спину Жизель и чуть вверх. На мгновение Жизель замешкалась: она не хотела нарушать ее покой, но затем протянула к ней руки и взяла куклу. Вид ее и даже запах говорили о том, что она очень старая; ее тонкое потрепанное платье хранило отпечатки величия и пышности дореволюционной эпохи. Голова, руки и ноги куклы были сделаны из фарфора, лицо было молочно-белым, только щеки покрывал розоватый румянец.

Подарок? Наверное. Для нее. Для нее.

— Вы все еще здесь? — произнесла Жизель и мимо стойл побежала к дальней стене. Одна из лошадей шумно фыркнула, когда Жизель пробегала мимо. — Вы не ушли?

Лежанка была пуста. Просто куча сена в тени, ничего более. Но где же он? Выбежал на улицу, спрятался под сенью деревьев и ждет, когда из конюшни выйдет Жизель с куклой в руках?

Она прикоснулась к четкам и помолилась. Все это становилось слишком похоже на ухаживания. И, что еще хуже, в глубине души она надеялась, что так оно и есть.

Жизель опустилась на колени возле примятого вороха сена, опустила на него ладонь и почувствовала тепло. «Это он», — и да простят ее Отец, Сын и Пресвятая Дева Мария, но она страстно желала прикоснуться к источнику этого тепла. Хотя бы раз, всего один раз.

Будто прикидывая размеры лошади на глаз, она прикинула расстояние от того места, где сено было примято плечами, до места, где отпечатались следы ног. Она и раньше предполагала, но теперь убедилась в этом: он, должно быть, огромен.

Выходя из конюшни с куклой в руках, она была полна трепета, граничащего с запретным любопытством.

* * *

Ночью луна на небе едва виднелась за облаками, и все вокруг погрузилось в непроглядную, почти осязаемую тьму.

Жизель не давала себе уснуть: целый час она щипала себя за бедро, а затем еще час просто лежала в темноте и размышляла о своей постепенно улетучивающейся храбрости и о том, что будет, если она и вправду решится тихонько заглянуть за дверь в конюшню и посмотреть на своего дезертира. А может быть, он сейчас лежит и думает о том же? Несчастный вслушивается в темноту, надеясь услышать ее приближающиеся шаги.

В нескольких футах от нее сестра Анна-Мари всхрапнула и пошевелилась во сне, после чего вновь затихла.

Если задняя дверь хлопнет, она наверняка проснется, нужно иметь это в виду. А может быть, этой ночью действительно лучше поспать? Всегда можно отложить на завтра…

Нет, довольно. Так можно всегда все откладывать на завтра. К чему эти терзания? Он всего лишь человек, скромный, вне всякого сомнения, но очевидно добрый. Что плохого случится, если они встретятся лицом к лицу и поговорят? Она хотя бы узнает, как он выглядит. В этом он ее уже опередил.

Жизель осторожно встала с постели, накинула плащ, на цыпочках прошла босиком по холодному полу к задней двери, держа ботинки в руках. Заглянула на кухню и взяла с полки керосиновую лампу и спички.

Как можно быстрее она скользнула за дверь и тихонько закрыла ее за собой, а затем поспешила по тропинке. Впереди виднелась конюшня: покосившееся черное квадратное здание в ночной темноте. Остановившись у входа, она зажгла лампу и зашла внутрь.

Мутный свет лампы разбавил тьму, на стенах заплясали тени. Жизель медленно ступала по утоптанной земле. Проходя мимо спящих в стойлах лошадей, она не слышала ничего, кроме их глубокого дыхания. Она прошла к дальней стене и…