Край земли. Затерянный рай - [21]

Александр потянулся рукой за спину и достал из пришитого к спине кожаной куртки чехла обрез двуствольного охотничьего ружья.

– Справлюсь, ребята. Идите.

– Так это… Жар потом ругаться будет…

– Сейчас я буду ругаться, твою мать. Идите домой!

– Понятно, – вооруженные спутники Цоя удалились. Александр вернул обрез в чехол и вновь обратился к Оливии:

– Ну что, хозяйка, так лучше?

Из-за груды старых автомобильных корпусов, которых в окрестностях казарм было полно еще с довоенных времен, вышел Крашенинников. Он сжимал в руках длинное копье с железным зазубренным наконечником.

– Ты зачем сюда пришел?

– Ребята, что же вы такие негостеприимные? – Цой бросил к ногам Михаила вещмешок. – Вот так вот все войны и начинались. Я с приветом – вы с копьем.

– Что это? – хмуро качнул острием Крашенинников.

– Свой вещмеш не узнаешь, что ли? – хмыкнул Александр, поглаживая бороду-косу. – Это твое ведь? Там кое-какое барахло, что у тебя Жар отобрал. Не все, конечно. Но не меньше половины я решил тебе все-таки вернуть.

– И с чего вдруг такое великодушие? – недоверчиво прищурился Михаил.

– Слушай, приятель, что мы тут сверлим друг друга взглядами, как какие-то ковбои на Диком Западе, а? Может, пригласишь к себе, за стол усадишь, да поболтаем как соседи?

– У меня работы много.

– Смеркается уже. Пора отдохнуть от трудов праведных. Я ведь тоже не бездельник. А на тебя время все же выкроил.

– Я этого не просил.

Цой качнул головой и хмыкнул:

– Даже так? Ну что ж. Значит, тебе это не нужно…

Он наклонился к вещмешку и тут же понял, что нужного эффекта достиг.

– Ладно, идем, – недовольно проворчал Михаил.

На плацу перед входом в казарму уже много лет назад был оборудован большой деревянный стол с бревенчатыми скамейками. Именно за него сели Цой и Крашенинников. Вечер уже полностью вступил в права, и полумрак затянул окружающий мир. Последние лучи солнца теперь лишь цеплялись за вершину Авачи, окрашивая ее в бронзовый блеск, как и подбрюшья редких облаков.

Антонио давно заметил гостя. И когда они уселись за стол, он свесил из окна большую масляную лампу, которая тут же привлекла к себе комаров.

– Привет, Куба! – махнул рукой Александр, заметив в окне еще одного жителя центральной казармы. – Спускайся, поужинаем!

– Я уже ужинал. Благодарю, – отозвался сверху Квалья.

– У нас не так много припасов, чтобы кормить гостей, – строго сказала Оливия, скрестив на груди руки.

– Так я и не собирался вас объедать, – улыбнулся Цой, выкладывая содержимое своей наплечной сумки на стол. Это была пара небольших бутылок. В одной какая-то мутноватая жидкость, в другой, похоже, березовый сок. Следом показалось несколько печенных в углях картофелин, банка салата из крапивы, черемши, щавеля и вареных яиц. Стеклянная баночка с красной икрой, которой Камчатка была богата, как иные края лесными ягодами. Следом на стол было выложено и филе лосося. – Присаживайся с нами, хозяюшка. Откушай угощений.

– Я не голодна, – бросила Собески и направилась в здание.

Саша проводил ее взглядом, щупая пальцами свою бороду, затем тихо произнес:

– Ох уж эти бабы. Без них ну никак. Но когда норов свой показывать начинают, хоть вешайся, да? – он подмигнул Михаилу. – Я тут замутил с одной. Оксана. Ух… Огонь просто!

– Так зачем ты пришел? – равнодушно спросил Крашенинников. – За то, что поронит и многое другое вернул, спасибо, конечно. Но чего взамен хочешь?

– Я разве сказал, что хочу чего-то взамен? Хотя, может, и хочу. Например, чтобы ты выпил со мной. – Цой открыл поллитровую бутылку с мутноватой жидкостью.

Крашенинников фыркнул:

– Самогон? Я думал, что вы самогон в общине запретили.

– Ты ошибался, дружище, – ответил Александр, разливая резко пахнущую жидкость в стоящие на столе кружки. – Мы не запрещаем самогон. Мы запрещаем пьянство. Потому и строго регулируем производство этого нектара. И следим, чтобы в одних руках не было столько его, чтоб владелец этих рук мог свалиться без памяти. А для медицинских целей и для поддержания тонуса по праздникам да в стужу зимнюю… Это мы не воспрещаем. Я вот помоложе тебя. Других крепких напитков и не знаю. А ты, наверное, помнишь и коньяки, и вина, и водочку. Да? Тебе уже лет двадцать пять было, когда все рухнуло? Больше?

– Я не увлекался алкоголем.

– Так ведь и я не увлекаюсь. Да что ты смотришь так, тут всего-то по двести пятьдесят капель на брата. Какое уж тут увлечение. К тому же добрая самогонка, поверь. Моя Оксанка гнала. А женские руки, сам знаешь, вроде и нежны до опьянения, но некоторые вещи делают ох какими крепкими… – сказав это, Цой расхохотался.

Михаил в ответ даже не улыбнулся. Так и смотрел пристально на гостя. Александр вздохнул и покачал головой:

– М-мда. Тяжелый случай. Ну, давай уже выпьем, что ли? – он поднял свою кружку.

– И за что пьем? – Крашенинников обхватил ладонью свою.

– А давай, для начала, за понимание.

– Ну что ж, понимание нам точно не повредит.

Они стукнулись кружками и выпили.

Михаил тяжело засопел, мотая головой и с ужасом думая, что у него во рту оказалась вулканическая лава. Судорожно зачерпнув двумя пальцами гроздь ярко-оранжевых икринок, он тут же слизал их, чтоб хоть как-то унять магматическую огненную бурю, грозящую испепелить глотку и язык.