Край Ветров: Пироманс - [77]

С уступа также была видна притаившаяся среди леса и виноградников деревня, в которую нам отчего-то запрещено было заходить. Опрятные дома с разноцветными крышами образовывали около шести кривых и множественно пересекающихся друг с другом улиц, не более.

Я замешкался ненадолго, взглянув вниз, отмечая мимоходом группы людей, смотрящих на дом знахаря и на нас. Дети выбегали из двориков на улицу и, прижимаясь к юбкам матерей, тут же жадно впивались в нас взглядами. Люди стояли и смотрели молча, и я не мог понять, нормально ли такое любопытство или все-таки обычно так не бывает? Я тот еще раздражитель, на меня смотрят всегда, но так?.. Не слишком ли?..

— Рейни, чего застрял, вон на тебя из дверей сверкают, Борю-то не зли, — Тиха слегка толкнул меня локтем.

В черном зеве прохода в самом деле виднелась недовольная физиономия Бориса.

Мне пришлось отвлечься от созерцания деревни и поторопиться, а чтобы войти внутрь хижины — пригнуться. Ирвис с Тихой вошли следом. Парни, откровенно не сдерживавшие своего красноречия там, на пути к поселению, притихли, встали по бокам от входа, придерживая перед нами тяжелую тканую занавесь. Они все еще буравили друг друга взглядами, будто продолжая перепалку безмолвно, но задерживать нас не стали.

— Разуваться? — спросила Ирвис.

— Нет. Вы оставайтесь тут, а дальше пускай он сам идет, — Борис кивнул на меня. — Тебе ж больше всех надо, а?

Тиха изобразил лицо вроде "чего стоишь, иди давай" и подпер собою неаккуратно побеленную стенку, сложив руки на груди.

Ага. Значит, ребята не хотят, чтобы на чужаков смотрели из деревни, но и не хотят, чтобы чужаки видели слишком много. Ситуация, конечно, странная, но, пожалуй, не страннее чем все, что сейчас происходит. Мне пора бы привыкнуть.

Сопровождаемый пристальным взглядами своих и чужих, я снова нагнулся, чтобы пройти, минуя очередную занавесь, в следующую комнатушку, застланную и увешанную коврами сверх всякой меры. Причудливые старинные ковры, казалось, от роду не знали стирки или чистки, о пылесосе и думать нечего. Пыль живописными облачками клубилась в полумраке, щекоча ноздри, смешиваясь с запахом эфирных масел и тлеющих благовоний. Выбравшись из коврового лабиринта, я узрел прямую, как доска, спину и лысую голову местного знахаря. Мужчина в одних спортивных штанах сидел на полу, на циновке, перед ним был низкий квадратный стол, уставленный ароматическими лампами и тускло поблескивающими идолами, в которых я краем глаза распознал традиционные изображения диад.

На стенках вокруг стола тоже висели ковры, и даже квадратное окно наполовину закрывало плотное, испещренное узорами полотно, слишком пыльное и тяжелое для обычной шторы.

Я поздоровался.

— Проходи, садись, — произнес знахарь, не оборачиваясь.

Оглядев тесное помещение еще раз, я прикинул, куда бы мне уместиться и при этом ничего не задеть. Чужой бардак — чужие правила, он представляется сущим хаосом, даже если на самом деле им не является.

Рискуя опрокинуть пару свечей, я все же протиснулся между цилиндрической тумбочкой и шкафом за дальний край стола, так, что узрел, наконец, лицо знахаря: сухое, морщинистое и безбородое, но было понятно, что мужчина еще не стар. Время и, возможно, физический труд не пощадили его.

На меня в упор уставились два темных глаза неразличимого цвета.

И мне бы испугаться… Но, кажется, я разучился беспокоиться о себе. Мне бы хоть каплю тревоги, хоть грамм страха — но нет, я абсолютно спокоен. Тут пахнет долженствованием и размеренностью. Все так, как и должно быть. Это чувство на грани сознания оглушает и умиротворяет.

Может, травы и масла делают свое дело, одурманивая?

Хозяин ковровой комнаты молчал. На столе перед ним лежала небольшая шкатулка из светлого дерева. Морщинистые руки знахаря покоились на золоченой деревянной крышке, как будто она теплая и мужчина об нее греется.

— Мне хотелось бы задать вам пару вопросов касательно алтаря диады, — начал я. — В частности, не знаете ли вы, где можно найти инструкции или руководства по довоенным ритуальным практикам. Мы тут с ребятами с культурологическим исследованием…

Знахарь не дослушал.

— Сегодня день цветной луны, — произнес он полным значимости голосом, и я ему почти поверил и дальше перебивать не стал. — День, когда мы вспоминаем мертвых и просим зиму не торопиться. Но всем известно, что холода придут, сколько ты их не проси, и смерть неизбежна, а зима неумолима. Давно сказано было, что на исходе лета явится и будет искать древних истин белый принц-девственник, а следом за ним придут забвение и пустота, — знахарь отодвинул от себя деревянную шкатулку, которую держал в руках. — Именно поэтому Борис с Василием не хотели тебя пускать. Неверующие же уверовали.

Я не смог сдержаться:

— Ну, охренеть теперь.

Знахарь смотрел на меня, я — на него, шкатулка лежала ровно посередине стола. Я думал, как бы так покорректнее объяснить, что, ежели это он мне пророчество какое-то зачитал, то с девственностью явный прокол, а если предположить, что мужик, например, бредит, то выходит, что мне здесь вовсе незачем находиться. Но тут вариантов немного: или верить, или уходить. А уйти без информации, за которой пришел, я не могу. То есть я не могу уйти, даже не попытавшись ее узнать.