Край Ветров: Пироманс - [38]

— Короче, моя версия такая: мужика из бывших крашеных наняли на непыльную работенку, и он, по доброте душевной, а также в память о былых свершениях, согласился. Заодно он должен был собрать информацию о тех, кому нужны зерна.

— Это паранойя, Рейни.

— Я был бы безумно рад, если б это оказалась она.

— Короче, фиг с этим всем, об этом думай сам. Что делать-то будем с "клиентом"?

— Здесь оставим, — я пожал плечами, заворачивая зерно обратно в тряпицу и пряча сверток за пазуху.

— А если он меня запомнил и искать будет?

— К властям он не пойдет, — сказал я, — ибо у самого рыльце в пушку. А ты в этой шапочке, вот тебе честное слово, обыкновенен, как пень, как лопата или как красный топор. Не опознает он тебя без грима, то есть без шапки — готов поспорить.

— Это ты мне будешь рассказывать, если он явится за мной и убьет! Вот что тогда?

— А что ты предлагаешь?

— Давай сдадим его поглощающим вместе с этим долбаным зерном? Это же контрабанда!

— И столько труда насмарку? Ну нет!

Я порылся в обоих карманах и достал золотистую колбочку на цепочке. Протер рукавом. Потянул за рычажок, высвобождая острое, опасное "жало".

— Сорбет "выхухоль мозга"? — только и пробормотал Тиха.

— Ты откуда слова такие знаешь, Тихомир Одиш?

— Рейни, у тебя совесть, вообще, есть?

— Откуда раскаяние там, где сердца нет?

Я усмехнулся. Как весело, порою, отвечать кому-либо строчками наших песен. Без музыки все звучит настолько фальшиво и пафосно, что даже меня, привыкшего долдонить эти фразы бессчетное количество раз, начинает мутить.

По идее, этот укол сработает так, как действует ударная доза алкоголя с небольшим, но приятным бонусом: элементы заклятия притупят воспоминания за несколько последних часов. Сотрясение мозга, которое мужик наверняка заработал, может и не сработать, а вот "сорбет" — наверняка.

И мы даже ничего не стираем — такое мало кому под силу, а уж непрофильному магу подобный эффект и вовсе недоступен.

Так что стыдиться мне, на самом-то деле, нечего: мужик, может быть, когда-нибудь даже вспомнит о нас.

Может быть.

Как ей и полагается, настала пятница. Своим чередом прошли лекции, стремительно пролетело первое практическое занятие по композиции, на котором Никс весьма понравилось, солнце закономерно пересекло зенит и склонилось ближе к морю. Анита Совестная так и не нашлась. Берсы на горизонте тоже не наблюдалось, от Марика вестей не было, а насчет возможной подработки Никола еще ничего не придумала.

Неприятностей тоже удавалось пока что избегать, если не считать ими привычные уже поганые мелочи вроде зажавшего сдачу кофейного автомата или липкой жвачки под столешницей парты. Везения тоже были никчемными, хоть и разнообразными и обильными. В любом случае, без всего этого было бы спокойнее, удалось бы, может, сосредоточиться и все обдумать, но пока что приходилось вертеться.

Никс относилась к учебе очень серьезно. Она надеялась, что не будет никакой войны никогда, и свой долг как элементалисту ей отдавать не придется. А это значит, что будет жизнь. Все, что нужно — это избавиться от утопленнического везения, а уж там-то все пойдет как по маслу.

Никола, уже разузнав, как пройти в библиотеку, ступила на потрескавшуюся асфальтовую тропку, ведущую через парк. Там, южнее, стоит отдельное двухэтажное здание с куполообразной крышей, и именно в нем располагается феноменально огромное, как для художественной академии, хранилище знаний.

Табличка на стене, покрытой потрескавшейся штукатуркой, гласила, что библиотеке не меньше сотни лет, и вообще, здание является культурным памятником. Никс прошла сквозь низкий дверной пролет, окунувшись из жаркого томного вечера в гулкую прохладу, и тут же ее поприветствовало эхо, заплутавшее в пыльных столбиках света, а следом и библиотекарша, которая, казалось, была еще древнее самой библиотеки.

— Вам по лестнице и направо, — проскрежетала старая женщина, блеснув толстыми линзами очков.

Никс даже вздрогнула. Решила ничего не спрашивать. Прижала общую тетрадь к себе покрепче и стала подниматься по указанным ступеням вверх. Огромная хрустальная люстра, пыльная, как будто бы поросшая сизым мхом, свисала с куполообразного потолка на толстых черных цепях. Проходя мимо нее наверх, Никс смогла рассмотреть, что вместо ламп среди мутного, потрескавшегося хрусталя виднеются толстые свечные огарки.

В полукруглом алькове, что обнаружился за коридорным пролетом, располагались друг напротив друга три белых двери. Первая была приоткрыта, а на двух других висели амбарные замки. В приоткрытую дверь Никола и заглянула со всей возможной осторожностью.

Приметив знакомый затылок, тихо вошла.

— Знаешь, у меня такое ощущение, будто бы за три дня, что мы не виделись, тебе уже наболтали всякого, — произнес Рин, не оборачиваясь. Потом все-таки оглянулся через плечо, откинувшись на опасно поскрипывающий стул. — И ты поверила, на всякий случай, всему и сразу.

Никс ничего не ответила. Она протиснулась между поставленными друг на друга коробками вглубь небольшого, ярко освещенного кабинета, пыльного чуть менее, чем давешняя люстра, положила тетрадь на изрисованную множеством ее предшественников парту и уселась на протертый стул с красной обивкой.