Край чудес - [5]

Кира потерла глаза, они начали слезиться от пыли, и коридор чуть поплыл перед ней. К пульсу сумрака добавилось легкое движение. Будто темнота стала чуть плотнее, но сразу же рассеялась, чтобы Кира не успела разглядеть новую зону тьмы, отдаленно похожую на тень. Фигуру, скрывшуюся во мраке. Две ноги, длинный торс, узкие плечи и голова – слишком маленькая, чтобы быть человеческой. Криво посаженная на остальное зыбкое тело.

– Кто… – послышалось из темноты. – Там! Кто!.. – И заглохло.

Кира замерла. Втянула через сцепленные зубы воздух. Шумно выдохнула. Сердце забилось совсем уж отчаянно. «Там. Никого. Нет», – медленно и твердо сказала она себе, но повернуться спиной к проходу не решилась, попятилась, продолжая сверлить взглядом темноту перед собой, пока не уперлась в Тараса, который уже убрал камеру в рюкзак и ждал, пока Южин снимет пару кадров на телефон. Зачем ему серая бетонная стена, уточнять никто не стал.

– А коридор-то длинный? – спросил Тарас притихшего Костика.

Кира оглянулась через плечо. Проводник смотрел на нее, медленно моргая прозрачными ресницами.

– Слышишь? – Тарас повернулся к Костику. – Долго нам еще идти? Тут снимать нечего. Прем в темноте, картинка никакая вообще…

В его голосе отчетливо проступила угроза, и Костик тут же подобрался, натянул лямки рюкзака и даже улыбнулся – слабо-слабо, будто рябью подернулся.

– Проход длинный, через весь корпус, но мы скоро свернем на лестницу. Пошли, – позвал он, протиснулся мимо Киры и нырнул в темноту.

Смесь мыла и пота, которой пахнуло прямо в лицо, долго еще свербела в носу. Кира достала упаковку салфеток и тихонько высморкалась. На платке осталось темное пятно. Сердце тут же подскочило к горлу. Кира поднесла платок поближе – не кровь, пыль.

– Нужно было маску с собой брать, – сказал Южин, пролезая между Кирой и стеной.

От него пахло дубленой кожей и хвоей. Парфюм точно был дороже детского мыла, которым несло от Костика. Но в носу от них свербело одинаково.

⁂

Кира вышла из метро в солнце, такое плотное и горчичное, что воздух будто загустел, стал теплым и тяжелым, как стоячая вода, – целый пруд, опрокинувшийся на притихшую «Дмитровскую». К трем часам дня люди успели вернуться с обеденных перерывов в офисы, побросать машины на парковках, допить кофе и затихнуть по кабинетам. У стеклянных дверей лениво шаркал метлой мужичок в оранжевой жилетке, он глянул на Киру и тут же отвернулся. В ушах у него белели капельки беспроводных наушников. Кира хотела себе такие, но накопить пятнадцать тысяч оказалось сложнее, чем она думала. Мама дернула еще одним звонком. Кира сбросила последние два, но этот приняла.

– Из метро выхожу. Сейчас автобус поймаю и приеду.

Мама облегченно выдохнула. На заднем фоне бубнил телевизор.

– Много пропустишь? – осторожно поинтересовалась она.

– Ничего. – Кира перебежала дорогу. – Там пока установочные.

– Светлана Никитична выйдет с больничного на той неделе, будет меня подменять за полставки.

В мамином голосе проскользнули жалобные нотки. Лучше бы уж ничего не говорила, чем начала оправдываться. Кира укусила губу еще раз.

– Ты ни при чем, мам, забей.

– А у папы отчетный период до конца месяца. И полегче будет.

– Все хорошо, мам.

– А там и получше все станет, правда?

Автобус показался из-за поворота, но солнце бликовало на экранчике с номером. Кира сощурилась. На экране проступили блеклые цифры. Сойдет.

– Врач же сказала, таблетки замедлят… Может же стать получше?

– Получше станет сама знаешь когда, – ответила Кира и только потом поняла, что произнесла это вслух.

Мама помолчала.

– Я не это хотела… – пробормотала Кира. – Извини, мам.

Автобус остановился, двери медленно поползли в сторону.

– Минут через пятнадцать буду, – пообещала Кира и нажала отбой.

Горло саднило, как при ангине. Кира сглотнула слюну, потом достала пастилку с шалфеем, начала рассасывать ее, но вкус у леденца оказался горьким и травяным, пришлось выплюнуть его в салфетку и держать в кулаке, пока автобус не остановился. Кира выскочила наружу, выбросила смятую бумажку и направилась к дому. Пальцы вымазались в сладкой слюне и слипались. Забираясь на мост через улицу Руставели, Кира нашла в мессенджере Тараса. Вчера они перекидывались сообщениями до трех ночи. Кира клевала носом над телефоном, то и дело проваливалась в сон, пока Тарас размышлял о качестве цветопередачи монитора, который давно хотел прикупить, скидывал ссылки и сравнения. Кира особенно не вникала, но каждое новое сообщение вызывало в ней прилив удовлетворения. Если Тарас пишет, значит, он дома. Не где-нибудь. Не с кем-нибудь. Не у кого-нибудь. А лежит в своей постели, на которой Кира иногда засыпала, засидевшись над домашкой, и пишет ей про диагональ с разрешением. Не идеальная тема для полуночного разговора, но лучше, чем ничего.

– У нас опять форс-мажор, пришлось с занятий свалить. Приходи минут через тридцать, а то я вскроюсь.

Отправила голосовое, подождала немного. На аватарке Тараса – очки и борода, ничего лишнего, загорелся зеленый огонек.

«Ок, – ответил он, подумал и допечатал: – Пожевать есть или закажем?»

В животе недовольно булькнуло. Обедать с группой Кира не пошла: их выбор остановился на уютной кофейне, где суп с двумя гренками стоил как дневная потребительская корзина молодой семьи с ребенком.