Краткая история. Война Алой и Белой розы - [74]

.

Ближе к концу XIV и на заре XV столетия сбор и расходование государственных поступлений представляли собой прозрачный, открытый для наблюдения политическим классам процесс, в который тесно вовлекались подданные разных уровней. Во-первых, государственный бюджет входил в сферу деятельности парламента. Тот контролировал одобрение прямых и косвенных налогов и зачастую выставлял условия по их сбору и расходованию. Хотя таможенные пошлины с середины XIV века фактически сделались постоянными, налог на шерсть был непостоянным и оставался в ведении парламента. С 1342 года этот сбор осуществлялся почти ежегодно. Ограничения, введенные депутатами на протяжении 1380-х годов, служили важным напоминанием об экстраординарной природе данного налога. Даже после установления парламентом в 1398 и 1415 годах принципа пожизненного пожалования мысль о подотчетности пошлин на шерсть парламентскому одобрению осталась в отношении государственного бюджета общепринятой.

Ситуация с прямым налогообложением выглядит еще более ясной. В ноябре 1404 года одобрение на две пятнадцатые и десятины предоставлялось Генриху IV на условии назначения военных казначеев для записи прихода и расхода по их ведомству в отдельные свитки. Нельзя, однако, сказать, что формирование государственного бюджета характеризовалось конфликтом между монархом и политическим сообществом, не желавшим поддерживать политику короны. На исходе XIV и в первое десятилетие XV века можно наблюдать настоящие приступы щедрости парламента в одобрении пошлин: в 1401 году налогообложение разрешили на довольно туманную цель «доброго правления», тогда как между 1404 и 1407 годом парламентарии трижды открыто позволяли вводить сборы ради покрытия расходов на нужды королевского двора. В самом деле, период от середины 1380-х до середины 1420-х годов стал в позднесредневековой Англии свидетелем подъема частоты парламентских разрешений на ввод налогов. Вместе с тем парламентские споры о налогообложении служили инструментом, позволявшим политическому сообществу бросать формально закрепленный и понятный обеим сторонам вызов короне. Требования возобновления пожалований государственных земель в 1404 году, например, отражают растущее беспокойство по поводу выхода королевских расходов за приемлемые рамки. Действительно, связь между пресечением злоупотреблений и одобрением введения налогов служила основой диалога между короной и подданными.

Во-вторых, королевская казна была государственной из-за привлечения подданных в качестве королевских заимодавцев, налогоплательщиков и чиновников. Расцветавшее «налоговое государство» конца XIII и начала XIV столетия требовало все большего участия подданных короля в каждодневных делах казны. Рост таможенной системы опирался на взаимодействие торговцев: они собирали, изыскивали и контролировали финансы. Важнее, однако, обнаружившийся около 1340 года поворот в направлении привлечения займов. Их источником все чаще становились политически значимые подданные короля, а не заморские купцы и банкиры. Совершенно очевидно, что с английскими заимодавцами корона могла обойтись без особых церемоний в отличие от иностранных, поэтому возврат займов стал непосредственно связываться с одобрением прямого налогообложения в парламенте. Вместе с тем государи неизменно брали в долг больше, чем могли отдать, поэтому платежеспособность монарха по отношению к подданным превращалась в барометр его политической репутации.

Публичная природа государственных финансов влекла за собой неизбежные оценки налогово-бюджетной политики со стороны не только ограниченных парламентских кругов и структур совета. В нескольких политических стихах конца XIV — начала XV столетия содержались откровенные комментарии и советы по улучшению королевской политики. Один из наиболее примечательных опусов — «Венценосный государь», написанный перед выступлением Генриха V в поход, увенчавшийся битвой при Азенкуре. В этом тексте подчеркивался принцип взаимной выгоды, служивший основой системы государственного бюджета: король запрашивает поступления в парламенте, но в ответ слышит напоминания о добродетели хорошего царствования и наставления в отношении должного ведения предстоящей кампании [185].

В любом случае эта система порождала сложности структурного и политического свойства и для короны, и для политически значимых подданных. Одна из наиболее очевидных состояла в том, как получить финансирование и затем направить его туда, где оно требовалось. Ко второй половине XIV века, хотя номинально за контроль над государственными доходами и тратами отвечало главное казначейство, бо́льшая часть текущих вопросов управления бюджетом королевства решалась на местном уровне. Фактически движением средств чем дальше, тем больше заправляли королевские порученцы на местах, а в главном казначействе приход и расход только фиксировались в «бухгалтерских книгах». Такое положение неизбежно вело к утрате контроля над реальным обращением средств со стороны государственного казначейства, которое в рабочем порядке тратило денег больше, чем имело.