Кратеры Бабакина - [8]

За входной сплошь застекленной дверью Юрий открыл совершенно иной мир, о существовании которого и не подозревал…

Владимир Андреевич Михайлов цепким, внимательным взглядом охватил Юрия. «Внешность Георгия Николаевича, — рассказывал он мне ровно через сорок лет после этой встречи, — отличалась какой-то особой интеллигентностью. Он был несколько худощав, но вместе с тем я почувствовал в нем собранность, физическую крепость…»

Лаборатория автоматики поразила Бабакина — здесь было подлинное царство техники, это Юрий понял сразу. Особое царство, в котором были свои законы, свои интересы, где не было, казалось, места чужаку, пришедшему извне.

— Сейчас мы, Юра, ведем здесь разработку приборов для анализа качества питьевой воды. Для растущего города, каким является Москва, да и не только для нее, это проблема номер один.

Конечно, строитель, к примеру, о значении своей работы сказал бы то же самое: мол, строительство для Москвы — проблема номер один. Вы думаете, что энергетик по-иному оценил бы свою работу? Все правильно. Каждый влюбленный в свое дело специалист считает свою работу наиважнейшей, а это, вне всякого сомнения, служит лишь на пользу общему делу.

— Кроме этой проблемы, — продолжал Владимир Андреевич, — у нас есть еще и другие задачи. Кстати, Юра, вы работали с фотоэлементами?

— Не приходилось.

— А с оптическими приборами?

— Как-то пришлось ремонтировать школьный микроскоп… — Юра вдруг почувствовал, что зря он на что-то надеется, что его еще могут сюда и не взять, что он больше никогда уже не войдет в это светлое помещение, не сядет за эти стенды, что ему никогда не придется «выслушивать» ни один из этих приборов, вокруг которых, как на консилиуме, собрались люди в белых халатах… Он пытливо осматривался по сторонам, стараясь хотя бы запомнить то, что ему посчастливилось увидеть.

— Так когда вы сможете выйти на работу? — Вопрос Владимира Андреевича вернул его к действительности.

Он хотел ответить: сегодня, завтра, сейчас, но сдержался и посмотрел на Виктора Захаровича, внимательно наблюдавшего за ним.

— Сегодня у нас… Я думаю числа десятого — пятнадцатого. Как раз успеете настроить усилитель и подключить его к линии. — Виктор Захарович помнил и о своих делах.

Так оно и произошло. Двух недель оказалось достаточно, и утром 16 сентября 1937 года Георгий Николаевич вошел в этот подъезд уже не как гость, поднялся на второй этаж и, открыв дверь в лабораторию, громко сказал:

— Здравствуйте. Принимайте новенького.

Первый этап его трудовой деятельности закончился.

3

Наверное, не будь тех лет, когда юноша Бабакин со свойственной ему способностью к активному созидательному труду оказался практически один на один со сложными вопросами организации трансляций и обслуживания парковых радиохозяйств, не было бы у него в будущем той дотошности, того непреоборимого желания самому все познать, самому до всего докопаться, изучить схему, выявить причину того или иного дефекта и наметить конкретные меры по его устранению.

Хранятся в памяти отдельные эпизоды, так или иначе связанные именно с этой стороной его характера.

Однажды было такое. В цехе по напряженнейшему, как это обычно бывает в космических делах, графику шла отработка очередной марсианской станции. И в самый разгар работ выяснилось, что по одному из телеметрических проводов в блок системы управления «лезет», не обращая внимания на графики, проработанные схемы и отработанные инструкции, наводка, вредная, приводящая к срыву заданного режима ориентации станции.

Три часа ночи. Или утра — как кому нравится. Это тот самый случай, когда от перестановки слагаемых сумма не меняется, а «сумма» — это чрезмерная усталость и до рези в глазах желание спать… Но — график!.. Надо было вскрыть прибор и «откусить» этот злосчастный провод, а монтажников давно отпустили, полагая, что им делать уже нечего.

Вроде бы ситуация объективная для всеобщего отбоя до утра…

Главный конструктор Бабакин, вторые сутки не покидающий завод, принимает решение — эту работу сделает он сам.

Прибор снят со станции, вскрыт и… К приходу первой смены программа ночных проверок была успешно завершена, о чем свидетельствовала надлежащая отметка в бортжурнале станции.

Бабакин мог и на стартовой площадке взять в руки паяльник и, прикрывая его раскаленное жало от степного ветра, распаять разъем, в котором по какой-то причине оказался нарушенным контакт, или, заскочив на минутку в лабораторию, забыть обо всем, наблюдая на экране осциллографа, как живет и дышит схема. Он не бравировал этим, это действительно не было позой. Он прекрасно понимал, что есть люди, которые сделают это, вероятно, лучше, чем он, он знал это и доверял им. Но он не мог иначе — без этого он не был бы Бабакиным, тем Бабакиным, который за многие годы привык, отвечая за порученный участок работы, все делать сам.

Бабакин не станет чистым ученым, теоретиком… Не будет у него многоплановых теоретических исследований, раскрывающих глубину и суть каких-то направлений фундаментальных наук. Не будет этого! Но станции, созданные под его руководством, — это принципиально новое слово в технике, которая и сама-то явилась порождением космической эры. И в этих практических достижениях — величие его творческого наследия.