— Ну, как?
— Еще полстаканчика налейте, пожалуйста.
Пока мужчины пили квас, тетя Настя поставила на стол верещаку[1] с грибами, налила в миску сметаны, в красивом глиняном горшочке подала масло. А блины, оказалось, раньше на столе стояли. Под полотенцем.
— А зачем вы блины полотенцем накрываете? — спросил Федос.
— О! — улыбнулся дядя в усы. — Во-первых, так они не сохнут, не черствеют. А во-вторых, примета есть: блины под рушничком — гости в хате.
— А масло зачем в зеленый лист завернуто?
— Это чисто вымытый свекольный лист. Масло в нем всегда свежее, вкусное.
Дядя Петрусь охотно отвечал на вопросы племянника. А для того все было внове, все непривычно и необычно, и обо всем хотелось узнать: и зачем у старых ходиков зеленая гиря на цепочке, и для чего на кухне такая огромная печь, и как в углу полочки держатся — вроде бы даже и не прибиты…
Дядя все объяснял подробно, обстоятельно.
Их разговор прервала тетя Настя:
— Ну хватит, старик, сказки сказывать. Ребенок голоден, а он лекции читает.
Федос хотел возразить, что он совсем не ребенок, но не успел. Дядя кивнул головою:
— Твоя правда, мать. Да вот только парень-то в деревне впервые. Все ему интересно… Э, да ты, брат, как я погляжу, и есть-то еще не научился!
— Скажете!
— И скажу. Делай так. Вот блин. Вилкой бери кусок масла, клади на блин. Теперь скручивай блин в трубку. Так. Потом надевай его, бездельника, на вилку, макай в сметану и ешь. Да не забудь молоком запить… Что, вкусно? А ты говоришь! Правильно есть — это, браг, тоже наука хитрая.
— Дядя, а почему у вас горшки большие? Вон там, возле печки. Кто это у вас по стольку ест?
— Думаешь, мы такие прожорливые? Нет. В этих горшках свиньям да курам картошка варится. А тот, белый, для воды. Воду в нем греем, кипятим.
Федос слушал дядю Петруся внимательно. Но вот внезапно отвлек его какой-то шорох в сенях. Он глянул туда и увидел высунувшуюся в дверь усатую мордочку.
— Это кот у вас такой? — спросил он дядю Петруся.
— Кот? Нет, енот!
Федос подумал, что дядя шутит.
— Ено-от? — засмеялся он. — Да ведь еноты только в Америке живут.
— Ошибаешься, брат. И у нас тоже.
— Правда? — удивился Федос.
— Чистая правда.
И словно для того, чтобы подтвердить слова дяди Петруся, желтовато-серый зверек вышел на середину комнаты и уставился на незнакомого человека своими круглыми и очень близко друг от друга расположенными глазами.
— Дутик, Дутик, — позвал дядя Петрусь, — поди-ка сюда!
Услышав свое имя, енот подошел к хозяину и уткнулся в его ногу.
— Где же вы его достали? — спросил Федос.
— В лесу, во время обхода подобрал. Маленького. Он один-одинешенек остался после лесного пожара. Ну, с тех пор у нас и живет. Сейчас, сейчас, Дутик, дадим тебе молочка.
У печи, на полу, стояло чистое блюдечко. В него то и налил дядя Петрусь молоко для своего питомца, а потом бросил туда несколько кусочков блина.
Дутик так быстро помчался к блюдечку, что показалось сред осу, будто пушистый серый мяч по полу проскользнул.
На подоконнике зашевелился рыжий кот.
— Кис-кис кис! — позвал Федос.
Кот встал, сгорбился, потянулся, спрыгнул на пол. Не спеша и степенно подошел к блюдечку, из которого пил енот.
«Сейчас драка начнется!» — испуганно подумал Федос.
Но енот мирно подвинулся, дал место коту, и кот принялся хлебать молоко вместе с ним.
— Надо же? — удивился Федос. — Как в цирке.
— Друзья, сказал дядя Петрусь. — И едят, и снят вместе. Конечно, если Пыжик дома ночует. А другой раз шалят, балуются.
— Кота вашего, значит, Пыжиком зовут?
— Да. Микола наш так его назвал. Вот когда-нибудь соберем всех троих: Дутика, Пыжика и Дуная.
— А Дунай кто?
— Собака.
— Ах, у вас еще и собака есть?
— Есть. Годовалая.
— А она кота и енота не обижает?
— Наоборот, рада им всегда. Сам увидишь.
— Когда?
— Не спеши. Придет время.
— Ложись, Федос, отдохни часочек. — Тетя Настя постелила кровать, взбила высокую и мягкую подушку. — Небось утомился в дороге: жара.
— Не хочется.
— Не спи, если не хочется. Так полежи.
Федос снял тенниску, брюки. Но ложиться раздумал.
— Обойдется, — проворчал он.
Шмыгнул на кухню, взял там со стола блин, вышел во двор. Осмотрелся. Слева, за забором, увидел небольшой сад, в котором росли яблони, груши, стояли пчелиные ульи. Между ульями похаживал дядя Петрусь. А над ним гудели пчелы. Справа — забор, а за ним грядки. Интересно, а куда тропинка ведет?
Она привела к воротам, которые были привязаны веревкой к верее[2]. За воротами начинался другой, весь разрыхленный и вскопанный двор. По нему расхаживали два поросенка. А у самого забора, в тени, в неглубокой ямине лежала растянувшись черная от грязи свинья. Она и ухом не повела — никакого внимания не обратила на Федоса. Зато поросята скосили на него свои маленькие глазки, захрюкали.
Вдруг где-то совсем рядом раздалось недовольное ворчание. Федос присмотрелся и увидел сперва конуру, а потом и вылезающую из круглого отверстия собаку.
Собака была белая с темными пятнами на брюхе, на боках и на шее. Федосу бросились в глаза большие и вислые черные уши и белая морда.
Федос и собака молча глядели друг на друга. Собака нехотя, больше по обязанности, зарычала…
