Красный сокол - [5]

Отец вложил ему в правую ладошку свой заветренный на морозе, задубелый в работе указательный палец, и малец ощутимо уцепился за этот спасительный перст судьбы, перестал кричать, таращить глазенки, успокоился, прикрыл веки.

— Уснул. Ишь, как намаялся, пока вылезал на свет Божий. Эдакий бутуз — хоть сейчас слесарем представляй, — вполголоса пояснила акушерка. — Ты за ним присмотри, Евграф, а я матушку ублажу. Она, сердешная, тоже намучилась, дай Боже.

Евграф попытался нежно отнять свой палец, но не тут-то было. Дитя конвульсивно скрючило свои пальчики вокруг первого объекта познаваемого мира, беспокойно шевельнулось и молча потянуло добычу в рот.

— Такой не пропадет, — промолвила соседка, залюбовавшаяся тесной связкой между отцом и сыном.

Через две недели, когда мать полностью оклемалась, дитё решили окрестить в церкви. Стать кумой согласилась акушерка, а вот приличного кума найти было труднее. В конце концов, подыскать удалось на заводе, где работал Евграф. Втроем они и отправились в местный приход исполнить христианский долг перед пришедшим в этот мир человеком, а мать оставили дома готовить праздничный обед.

В церкви им указали на дверь, за которой совершалось крещение. В боковом приделе, поджидая священника, уже стояли молодые люди с ребенком на руках.

Батюшка появился в черной повседневной рясе с белым посеребренным крестом, свисающим на цепочке. Все обступили кадку с водой. Дамочка распеленала ребенка и подала его батюшке. Поп обхватил дитя двумя руками и опустил в воду. Ребенок испугался, заплакал. Тогда поп выпустил его из рук, и он столбиком пошел на дно, повалился на бочок, забулькал. Дамочка всплеснула руками, тревожно запричитала: «Ой, что с ним? Может, вода холодная? Скорее хватайте, а то захлебнется!» — и сама потянулась к посудине. Поп степенно отстранил ее:

— Не лезь поперед батюшки в воду! — и проворно подхватил дергающееся на дне тельце мальчика. Передавая суматошно ревущего дрожащего ребенка крестной, поп заметил: — Растерялся. С ним нужно осторожно. В трудную минуту может оплошать.

Отойдя от купели, молодые люди начали тайком шептаться с попом, указывая на ведерко с яйцами. Евграф опустил руку в кадку. «Да нет. Нормальная вода», — обронил он, поворачиваясь к обеспокоенной куме, мурлыкающей над младенцем. Вызванный послушник ведерко с яйцами куда-то унес, и молодые люди, оживленно перешептываясь, подались на выход.

Поп возвратился на место и жадно воззрился на раскрасневшиеся щеки очередной матери в окружении двух мужчин. Спросил:

— Ты кто, голубушка?

— Крестная, — подняла глаза понятая мать, и тут же опять обратила их на распеленатого ребенка, дрыгающего ножками.

— Ну-тко, ну-тко, что у вас за пупъянок? Славно разыгрался! Посмотрим, посмотрим, на что он горазд, — принимая ребенка из рук молодайки, рокотал батюшка. — Ого! Три с полтиной! Не меньше. Довольны? — обвел понимающим взглядом всех троих упитанный батюшка, погружая младенца в воду.

Пупъянок на «три с полтиной», как только окунулся с головой, свернулся калачиком и лег на дно.

— О, боже! Он что, утонул? — вытаращила очи приемная мать. У Евграфа тоже дрогнуло сердце. Сын покоился на дне как усопший. Руки невольно потянулись к водной колыбели.

— Удачно родился, а в миру не прижился, — не сдержался от неуместной реплики молодой, да ранний бригадир, успевший повидать на своем коротком веку не одну смерть.

— Кто из вас восприемник? Забирайте своего богатыря, — повернулся поп к оторопевшим мужикам, осеняя крестом кадку. — Не тогда человек рождается, когда на свет появляется, а когда крестится!

Бригадир поспешно выхватил безжизненное тельце из кадки и досадливо встряхнул его, как встряхивают сильно провинившегося мальца, съевшего чужой кусок пирога. «Усопший» неожиданно скривился, разлепил свой беззубый рот до ушей и разразился захлебывающимся криком на весь приход.

— Свят! Свят! Неужто и впрямь второй раз на свет появился? — радостно залепетала новоявленная мать, принимая малютку под крестное знамение. Но он пуще прежнего залился истошным воплем, чем-то недовольный. Даже засучил ручонками, цепляясь за что попало.

Поп неистово, уже в который раз, осенил его крестом, а он все не унимался и рьяно требовал свое.

— Вот чудеса! Как его ни крести, а он все кричит: пусти! — опять не утерпел от замечания взвеселившийся кум после того, как поп окропил их всех вместе своим веничком, смоченным в крестильнице.

Евграф сунул орущему сыночку в рот свой указательный палец, попусту. Тот рычал, пытаясь освободиться от кляпа во рту, извиваясь на руках у кумы, как змееныш в сачке рыболова.

— Вот гаденыш! Не понимает отцовского указа, — беззлобно ругнулся довольный продолжатель рода Денисовых.

— Да ты ему сунь сбитень в рот, он и умолкнет, — подал совет приосанившийся кум.

Евграф торопливо вытащил из кармана приготовленную дома крестильную кашку, узелком затянутую в марлю, и впихнул ее в рот крикуну. Дитё принялось сосать хлебную окрошку и постепенно умолкло, закрыв глазки от удовольствия, но все еще совершая ручонками какие-то замысловатые движения вокруг хлебной жвачки. Тогда крестная достала из-за пазухи заранее приготовленную бутылочку с подслащенной водичкой и, улучив момент, когда крестник вытолкнул обсосанный узелочек вон, сунула ему в ротик подменную соску. Жадно захватив благодатный резиновый сосок деснами, дате враз обмякло, угомонилось, засопело от благости.