Красный сфинкс - [2]

Однако при третьем или четвертом появлении в зале метр Солей не удержался и заговорил со своим завсегдатаем.

— Что же, сударь мой, — сказал он подчеркнуто благожелательным тоном, — кажется, вот уже несколько дней в делах у вас застой; если так будет продолжаться, эта славная Забавница, как вы ее называете (и он указал пальцем на шпагу собеседника), рискует заржаветь в ножнах.

— Ну да, — насмешливо ответил гость, — ты беспокоишься о десяти или двенадцати кувшинах вина, за которые я тебе должен?

— О Господи Иисусе, сударь! Если бы вы были мне должны за пятьдесят или даже за сто кувшинов, клянусь вам, я ничуть бы не беспокоился! Нет, я слишком хорошо узнал вас за те полтора года, что вы посещаете мое заведение, чтобы иметь глупость вообразить, будто я потеряю на вас хоть денье. Но вы знаете: в любом ремесле есть подъемы и спады, и возвращение его высокопреосвященства кардинала-герцога неизбежно заставит шпаги провисеть на гвозде несколько недель. Я говорю «несколько недель», потому что ходит слух, будто он ненадолго заглянул в Париж и отправится вместе с королем вести войну по ту сторону гор. Если это так, то все будет, как оно было во время осады Ла-Рошели: к дьяволу эдикты! — и экю снова дождем хлынут в ваш кошелек.

— Вот тут-то ты и ошибаешься, друг Солей, ибо позавчера вечером и вчера утром я работал как обычно, честь по чести; кроме того, поскольку сейчас всего лишь четыре часа пополудни, я надеюсь найти какого-нибудь хорошего клиента, прежде чем совсем стемнеет. А когда стемнеет, то, коль скоро госпожа Феба в полной силе, я рассчитываю наверстать ночью то, что не удалось днем. Что же до экю, которые так занимают тебя, причем не из-за моих интересов, а из-за твоих собственных, то ты видишь или, вернее, слышишь (и гость заставил содержимое своего кармана издать гармоничный звон), что в кошельке есть кое-что и не так он пуст, как тебе кажется; если я не улаживаю мои счеты с тобой hie et nunc[1], то просто-напросто хочу, чтобы за меня заплатил первый же дворянин, кому потребуются мои услуги. И может быть, — беззаботно продолжал гость метра Солея, нагнувшись к окну и уперев лоб в стекло, — может быть, рассчитается с тобой за меня как раз вот этот человек, что идет со стороны улицы Сент-Круа-де-ла-Бретонри, задрав голову и явно высматривая вывеску «Крашеной бороды»; он ее заметил и более чем доволен этим. Так что исчезайте, метр Солей; поскольку очевидно, что этот дворянин хочет говорить со мной, возвращайтесь к вашим шпиговальным иглам и дайте людям шпаги побеседовать об их маленьких делах. Кстати, позаботьтесь об освещении: здесь через десять минут будет темно, как в печи, а я люблю видеть тех людей, с кем веду переговоры.

Завсегдатай не ошибался: в то время как хозяин, спеша исполнить полученные приказания, скрылся за дверью, ведущей в кухню, тень, заслонившая остаток проникавшего извне света, выросла на пороге входной двери.

Прежде чем отважиться войти в почти не освещенный зал гостиницы «Крашеная борода», пришедший устремил в его темные глубины осторожный взгляд; видя, что в зале находится всего один человек и что это, судя по всему, тот, кто ему нужен, он закутался в плащ до самых глаз, чтобы полностью скрыть лицо, и направился к посетителю.

Если человек в плаще опасался быть узнанным, то его предосторожность оказалась вовсе не бесполезной: именно в эту минуту вошел метр Солей, неся с собою свет подобно небесному телу, имя которого он носил — в каждой руке он держал по зажженной свече, чтобы вставить их в укрепленные на стене жестяные подсвечники.

Вновь прибывший следил за ним с плохо скрытым нетерпением. Очевидно было, что он предпочел бы остаться в полутьме, которая окутывала зал в момент его прихода и постепенно сгустилась бы до полной темноты. Однако он промолчал, ограничившись тем, что сквозь щель, оставленную в плаще, следил за каждым движением метра Солея; лишь когда хозяин ушел и дверь за ним закрылась, он повернулся к завсегдатаю, казалось не обращавшему на него никакого внимания, и без всякого вступления спросил:

— Это вы Этьенн Латиль, что служил когда-то у господина д’Эпернона, а потом был капитаном во Фландрии?

Посетитель, в эту минуту подносивший ко рту кувшин с вином, не повернул головы, а лишь скосил глаз на спрашивавшего. Тон, каким был задан вопрос, задел, по-видимому, его щепетильность, и он ответил:

— Ну, а если бы меня действительно звали этим именем, с какой стати это может вас интересовать?

И продолжил прерванный на мгновение путь кувшина к своим губам.

Человек в плаще дал ему время приложиться к кувшину самым нежным и долгим поцелуем, а когда почти пустой кувшин был поставлен на стол, сказал, заметно изменив тон:

— Имею честь спросить вас, не вы ли шевалье Этьенн Латиль?

— А вот это уже лучше, — одобрительно кивнув, заметил тот, к кому был обращен вопрос.

— В таком случае не будете ли вы любезны ответить?

— Именно так, сударь мой: я и есть Этьенн Латиль собственной персоной; что вам угодно от этого бедняги Этьенна?

— Я хочу предложить ему выгодное дело.

— Вот как, выгодное дело!

— Более чем выгодное; превосходное.