Красный Наполеон - [11]

Бинней отвез ее домой, и я лег спать.

На следующее утро меня вызвали в Московское ГПУ. Очутившись в кабинете товарища Зурова, прославившегося своей жестокостью, и глядя в его серые глаза, я мысленно стал сожалеть о том, что у меня имеется воздушный курьер, секретарша-англичанка и что я так неосторожно впутался накануне в свалку в ресторане.

– Вы знаете, что у нас контрреволюция, шпионаж и тому подобное карается смертью? – спросил меня Зуров.

Я кивнул головой.

– В числе арестованных у нас есть один из ваших земляков, – продолжал Зуров, не сводя с меня глаз. – Мы хотим установить, что вам известно о нем.

– О ком идет речь?

– Я говорю о некоем Уитнее Адамсе Додже, утверждающем, что он – житель Бостона.

– Я что-то не помню о таком имени, – медленно ответил я.

– У нас есть основания подозревать в нем английского агента. Он признался, что служил в Египте в рядах английской армии. Мы знаем, что он пробрался через передовые позиции и, явившись к командующему египетской красной армии, назвался американским журналистом. В течение шести месяцев наши агенты следят за ним и были свидетелями его путешествия по Абиссинии, Турции и Армении. Месяц тому назад мы арестовали его в Астрахани, обвинив его в переходе на территорию советской России без визы. С тех пор он числится у нас под следствием. Что вы можете сообщить мне о нем?

– Ничего, – ответил я совершенно искренне, почувствовав облегчение. – Но это обстоятельство еще не может служить уликой против него. Не могу же я знать всех сотрудников американских газет. Как он выглядит?

– Вы можете, если угодно, взглянуть на него, – ответил Зуров и, нажав кнопку звонка, велел ввести арестованного.

В кабинет вошли двое солдат, ведя с собой какого-то юношу.

Лицо его поросло бородой. На нем не было пиджака, и ворот его рубашки защитного цвета был расстегнут. Синие брюки, которые ему приходилось поддерживать руками, были сильно запачканы. Ботинки его были без шнурков и на них свисали ничем не придерживаемые носки.

Отсутствие пояса, подтяжек и шнурков для ботинок показывало, что заключенному придавали особенное значение… ГПУ не хотели рисковать жизнью заключенного.

– Додж, – сказал Зуров, – если вы американец, то вы должны знать этого человека. Быть может, вы убедите его в том, что вы действительно являетесь его земляком, и объясните, почему вы попали в СССР?

Получасовая беседа с Доджем, проведенная в присутствии Зурова, окончательно убедила меня в правдивости его слов. Доджу было двадцать четыре года от роду, и большую часть своей жизни он провел за границей; его бостонский акцент был совершенно естественным.

Наша беседа закончилась тем, что я заверил Доджа, что сделаю все возможное для того, чтобы добиться его освобождения.

Он сердечно пожал мне руку и снова удалился в сопровождении конвоиров.

– Скажите теперь чистосердечно свое мнение, – сказал Зуров.

– Дело ясно, – ответил я, – и, кажется, что мне удастся убедить вас в этом в течение десяти минут.

– Каким образом? – спросил Зуров.

– Предоставьте мне возможность переговорить по телефону с нашим лондонским представителем. Вы можете слушать наш разговор или потребовать стенографический протокол нашей беседы.

Десятью минутами спустя я имел удовольствие беседовать с Джоном Стилльсом, лондонским представителем „Чикаго Трибюн“.

– Я хорошо знаю Доджа, – сказал мне Стилльс, – это старая семья, выселившаяся из Англии. Он окончил университет в Оксфорде, был отличным спортсменом и принимал участие в гребных гонках. Единственный недостаток его заключается в том, что он слишком серьезен. Разумеется, он не имеет никакого отношения к шпионажу. Готов поручиться за него.

– И я ручаюсь за него, – сказал я, вешая трубку.

– Стилльс знает всех сколько-нибудь примечательных американцев, живших в Лондоне последние два десятка лет. Можете положиться на его отзыв.

На следующий день Додж был выпущен на свободу. Он переселился в отель „Савой“ и отпраздновал свое освобождение, отметив его горячей ванной.

Затем, заговорив со мной, он нещадно стал ругать русских революционеров и коммунистов, пока я не принужден был остановить его.

– Успокойтесь, Додж, и не болтайте лишнего. А не то вы снова попадете туда, откуда только что вышли. Я не одобряю ни теории, ни практики красных, но я являюсь их гостем и нахожусь в их стране. Соответственно с тем я и должен себя вести. Я приехал сюда в качестве корреспондента – наблюдателя, а не в качестве реформатора.

– Я очень сожалею, что так увлекся, – заметил Додж. – Впредь я буду сдерживать себя.

Мне стало не по себе, и я искренне пожелал, чтобы он сдержал свое обещание. Москва в те времена, как это подтвердили вскоре разыгравшиеся события, отнюдь не благоприятствовала излишней откровенности и болтовне.

3

В июне 1914 года сигналом к войне послужил выстрел в Сараеве. В 1932 судьбы Европы и Азии тоже решил выстрел.

2 ноября 1932 года был убит Иосиф Сталин.

Слабоумный и худосочный еврейский юноша, родители которого проживали в Польше, выстрелил в Сталина и убил диктатора, прозванного „стальным человеком“, в руках которого находилась вся полнота политической власти СССР.