Красный хоровод - [3]

Круг общения Галича в Риге не был столь широк. Он был любим всеми знавшими его людьми, добр и корректен с незнакомыми, вежлив и доброжелателен, но продолжал жить в замкнутом мире своих внутренних переживаний. В эмиграции он так и не женился, оставшись верным памяти жены и считая, что в его годы «смешно обзаводиться семьей». Настойчивым поклонницам он неизменно отвечал: «Я был слишком избалован столь красивой и хорошей женщиной, каковой была моя жена, и знаю, другой такой у меня не будет…»

Жизнь бывшего генерала Гончаренко в Риге состояла из работы над книгами, переписки с дочерью, общением с добрыми знакомыми, но даже такая разнообразная деятельность не могла заменить утраченного мира прежней России. С волнением он наблюдал из окна своей квартиры вступление в Ригу советских войск в 1940 году. На улицах появились красные флаги, запестрели приказы и листовки, запрещающие, упреждающие, угрожающие. Наконец, в городе появились представители НКВД, начавшие вызывать на беседы эмигрантов и лиц без подданства — всех тех, кто не успел покинуть страну. На «беседах» вкрадчиво расспрашивали о жизни за границей, интересовались бытом и жизнью эмигрантов, сокрушались, что те «не поняли революцию». Жестокая машина коммунистического террора понемногу набирала обороты. В обмен на жизнь и гарантию спокойного существования при советской власти от эмигрантов, особенно военных, требовали доказательства лояльности режиму. Их принуждали оповещать обо всех подозрительных фактах поведения знакомых, писать отчеты о беседах и встречах с людьми их круга, настаивали на секретном сотрудничестве и осведомительстве.

12 декабря 1940 года, после ряда подобных «бесед», пребывая в состоянии моральной подавленности, генерал-майор Георгий Иванович Гончаренко покончил жизнь самоубийством, повесившись на электрическом проводе в своей рижской квартире, в доме по улице Аспазии. После него осталась неоконченная повесть о юности под названием «Когда малиновки звенят», над которой писатель трудился последнее время. Стараниями его рижской знакомой Евгении Петровны Квесит, генерала похоронили на Покровском кладбище Риги.

О. Г. Гончаренко

Ю. Галич Красный хоровод

1. Карпаты

Стоял белый, ясный, тихий январь.

Кавалерийская бригада занимала горную позицию на Карпатах. Участок был глухой, малодоступный, дикий. В тылу была Надворная, впереди — венгерская граница и австрийские окопы…

Смена происходила еженедельно.

Сделав переход в двадцать пять верст, бригада останавливалась, слезала с коней и, оставив их при коноводах, подымалась в горы.

Брали проводников и шли узенькою тропою, змеившейся по берегу неведомого ручья, пересекали утопавший в пуховой перине ельник и буковый лес, измотались на скалистых кручах. Тащили на вьюках горные пушки, тянули пулеметы на салазках и, шаг за шагом, упираясь палками в снег, скользя и падая, ругаясь и подбадриваясь смехом и шутками, подымались выше и выше.

Шли несколько часов, делая время от времени приостановку, чтобы перевести дух, подтянуть отставшие хвосты, походные двуколки и кухни…

В горах царила величавая тишина.

Ни птицы, ни зверя, ни единого существа. Только вились петлями кабаньи следы да заячьи тропы. Искрился снег и голубело небо. По склонам чернел лес, задумчивый, недвижный, молчаливый. А впереди, как заповедный рубеж, отмеченный на карте красной линией фронта, белел снеговой хребет.

К полудню, после утомительного перехода, бригада занимала позицию. Один полк, с конно-горным артиллерийским взводом, располагался на небольшой площадке, среди гор, ночуя в низких, сырых и холодных, наспех сработанных саперами, землянках. Другой — венчал своими спешенными эскадронами четыре голые вершины, с кольцевым окопом и жидким проволочным заграждением.

Коноводы возвращались в Пнюв…

На берегу застывшего ручья, возле базальтовой скалы, с которой в полдень стекали хрустальные капели, стоял дом лесника.

Здесь помещался штаб.

Дом был сколочен из сосновых бревен. В нем находилась печь, скамейки, нары, колченогий стол. Когда трещал мороз и в окна стучалась январская стужа, в избе было тепло и уютно.

Печь накалялась до красна, огонь лизал обугленные головни и алым светом полыхал по стенам… Горела керосиновая лампа… Пел самовар… Ду-ду! — дудел бригадный телефон… Пять офицеров полкового штаба сидели за столом, писали донесения, беседовали, пили чай…

Стоянка на горной позиции располагает к беседам, к обмену мнениями, к разговорам на различные темы.

Затерянная среди гор, как крошечная точка, на общем тысячеверстном фронте, оторванная от больших путей, бригада жила своею жизнью. Внешних впечатлений было немного. Сведения почерпались, главным образом, из армейских сводок да случайно попадавших в руки старых газет.

Беседовали о предстоящей весенней кампании и прекращении достаточно всем надоевшей войны. Само собой разумеется, никто не сомневался в конечной победе над истощенным противником. Настроение было устойчивое и бодрое, подкрепляемое уверенностью в близкой развязке и заключении достойного мира.

Одновременно, тайком, передавалось многое другое.

Говорили что-то о конституции, не совсем точно уясняя себе значение этого слова, болтали о предстоящем государственном перевороте, возглавляемом якобы Ставкой и великими князьями. Пронесся даже фантастический слух о заточении императрицы в Соловецкий монастырь.