Красный флаг: история коммунизма - [46]
Временное правительство пошло на уступки рабочим. Уступки касались заработной платы и условий труда[186], однако этого было недостаточно. Конфликты между владельцами фабрик и заводов и рабочими еще больше обострились. Управляющие, увольнявшие рабочих, обвинялись в саботаже, заводские комитеты рабочих требовали прав на установление «рабочего контроля» на заводах и фабриках>{199}. В сентябре по стране прокатилась волна забастовок.
К лету 1917 года народ начал говорить на языке классовой борьбы. Повсеместно звучали требования передать полномочия управления советам и ликвидировать Временное правительство, которое, как многие заявляли, не могло быть «народным представительством»[187].>{200} В резолюции, принятой в сентябре солдатским комитетом 92-го транспортного батальона, говорилось: «Товарищи! Нам пора проснуться!.. Пора стряхнуть с себя чары буржуазии, пора избавиться от этой гноящейся корки, чтобы она больше не препятствовала революции… Народ может положиться только на себя самого. Он не должен протягивать товарищеской руки ненавистному врагу. Пора сбросить этих “спасителей революции”, которые присосались к телу страны, словно пиявки»>{201}.
В некоторых случаях такой стиль выявлял сторонников социализма и марксизма. Анна Литвейко, рабочая украинской фабрики, будущий член комсомола (Коммунистического союза молодежи), вспоминала свой юношеский идеализм: «Мы думали, что коммунизм наступит сразу после того, как власть перейдет советам. Деньги даже не упоминались: нам было ясно, что деньги сразу же исчезнут… Наши мнения об одежде, однако, разделились: некоторые из нас отвергали даже эту форму собственности. И все же, как должны были одеваться члены нового общества?.. Я лично не могла расстаться со своими лентами и косами. Означало ли это, что я была ненастоящей большевичкой? Но я была готова отдать жизнь за революцию!»>{202}
Большинству простых людей был присущ не марксизм, а глубоко укорененное народническое мировоззрение. Привычным оскорблением стало словечко социалистов «буржуй», а революционные настроения больше разжигались моральным осуждением оставшихся старорежимных ценностей, чем марксистской экономической критикой эксплуатации. В письме с фронта один офицер отмечает глубоко укоренившееся чувство неприязни, которое его подчиненные проявляли по отношению к командованию: «Каким бы ни было их личное отношение к отдельным офицерам, мы остаемся в их глазах лишь господами… Они считают произошедшее не политической, а социальной революцией, в которой мы — проигравшие, а они — победители… Раньше управляли мы, теперь они сами хотят управлять. В них говорят неотомщенные обиды минувших столетий. Мы не можем найти с ними общий язык. Это проклятое наследство старого порядка»>{203}. Это было весьма проницательное наблюдение. Требование признания достоинства, выдвигаемое студентами Чернышевского и клерками в 1860-x, с 1890-х годов стало выдвигаться и рабочими. Многие жалобы рабочих 1917 года касались грубости вышестоящих[188]. Первый документ Петроградского совета, Приказ № 1, касавшийся армии, запрещал офицерам использовать «грубое обращение к солдатам на «ты» и постановлял говорить им «вы»>{204}.
Таким образом, рабочие[189] все настойчивее требовали передачи власти организациям, состоящим из простых людей (советам, а также рабочим, солдатским и крестьянским комитетам) и отстранения высших классов от политики. Это не значит, однако, что они всегда выступали против государственной власти. На самом деле они обычно требовали, чтобы именно государство приняло жесткие меры в интересах народа против его врагов. Делегаты съезда 6-го армейского корпуса постановили в октябре: «Страна нуждается в твердой демократической власти, основанной народом и ответственной перед ним»>{205}. Неудивительно, что во время голода, транспортного кризиса и беспорядков народ надеялся на сильное государство и обвинял Временное правительство в слабости.
Популярная идея о том, что народ должен участвовать в борьбе против имущих и построить мощное централизованное народное государство, возможно, и не была в основе своей марксистской, но она, казалось, была созвучна идеям Ленина, по крайней мере, недолго, в середине 1917 года[190]. Свою политическую программу он наиболее ясно представил в труде «Государство и революция», написанном во время его пребывания в Финляндии[191]. В этой значимой работе он объединяет модернистский марксизм с его идеями планирования и централизации с радикальным марксизмом и идеями пролетарской демократии и классовой борьбы. Он впервые, используя идеи Гильфердинга, заявляет о том, что война превратила экономику в единую централизованную машину>{206}. В то же время, однако, Ленин возвращается к идеям Маркса-эгалитариста 1848 и 1871 годов. Он утверждает, что рабочие вскоре будут способны самостоятельно управлять этой упрощенной экономикой. Известен его афоризм: «Любая кухарка способна управлять государством»[192]. Предоставление особых привилегий техническим и научным специалистам больше себя не оправдывало. Мечте Маркса — слиянию «умственного и физического труда» — вскоре предстояло осуществиться.
