Красный дракон. Китай между Америкой и Россией. От Мао Цзэдуна до Си Цзиньпина - [20]

В данном случае необходимо принимать во внимание следующие моменты. Во-первых, античная рабовладельческая цивилизация стремилась путем территориальной экспансии разрешить свои внутренние классовые противоречия. Направленная на районы первобытных окраин, она обеспечивала эксплуатацию варварских племен, давала сырье и рабов, позволила отсрочить «наступление общего кризиса античного мира»¹¹⁹ и гибель Римской империи. Иными словами, экспансия античной цивилизации сглаживала внутренние классовые противоречия и «была также необходимым средством поддержания традиционного порядка»¹²⁰, то есть способствовала доминированию циклического социального времени. Во-вторых, игнорируется феномен стабильности восточных цивилизаций, особенно китайской. И наконец, эта концепция не дает научного решения проблемы гибели древних и средневековых цивилизаций.

Действительно, почему пали великие империи и цивилизации, развалилась сильная Римская империя? Чем объяснить феномен удивительной устойчивости китайской цивилизации? Этой проблеме посвящены многочисленные исследования. Так, английский ученый М. Элвин при исследовании вопросов возникновения и становления империи как системы государственного правления в Китае исходит из критического соотношения между размерами государства в древности и его способностью сохранять территориальное и политическое единство. Он делает следующие выводы: во-первых, стабильность императорской формы правления в Китае обусловлена географическим единством территории, «культурным единством» и более высоким по сравнению с соседними государствами уровнем развития; во-вторых, политическое единство страны было сохранено благодаря сосредоточению в руках государства всего аппарата насилия. Именно централизация власти, по мнению М. Элвина, спасла страну от раздробленности и предопределила иное, чем в Европе, развитие феодальных отношений¹²¹.

Необходимо иметь в виду то, что долговечности китайской цивилизации способствовали система письменности, глубокое почитание прошлого и гораздо более медленное развитие. Китайская история развивалась гораздо медленнее европейской, поэтому следует говорить о том, что различие между Китаем и Европой заключается в темпах, а не в сущности, социальной эволюции, что обусловлено вполне определенными историческими факторами. Так, академик Н. Конрад подчеркивает, что III в. н. э. оказался переломным в развитии Римской империи, объединяющей присредиземноморский круг земель (век Диоклетиана), древнего Парфянского царства, господствовавшего в регионе Ирана, северо-западной Индии, Средней Азии и Закавказья, и Ханьской империи, осуществлявшей гегемонию в восточноазиатском круге земель Старого Света¹²². В это время начинают вырисовываться черты средневекового общества.

Римский император Диоклетиан «быстро понял, что один император не в силах сохранить надолго власть в том бушующем море, какое представляла собой в III в. Римская империя, раздираемая междоусобиями и окруженная рассвирепевшим миром варваров»¹²³. Диоклетиан взял себе в соправители Максимиана и I апреля 286 г. разделил с ним империю пополам¹²⁴. С началом упадка Рима Константин Великий переносит столицу империи в Византию. Могущественная Византийская империя, возникшая на руинах Римской империи, просуществовала свыше тысячи лет. Она создала свою, весьма отличную от римской, культуру, которая объединяла одновременно влияние Востока и Запада. Подобно Римской распалась и империя Хань. И хотя для III–VI вв. н. э. характерны восстания, нашествия кочевников и быстрая смена династий, «аналогия с Европой эпохи падения Римской империи была бы неверной: разрушения не были столь опустошительными, традиция не прерывалась»¹²⁵.

Замедленность «течения» истории Китая обусловлена и колоссальным объемом социальной памяти – традиции, обычаи, иероглифика и т. д. Уже в позднеминском Китае иероглифика выступала «как панхронное средство письма, что открывало доступ к текстам любого периода существования китайской письменности»¹²⁶. Таким образом, индивидуум получал возможность неограниченно обращаться ко всем слоям накопленной за тысячелетия культуры, что предполагает овладение всей зафиксированной в письменности традицией. Действительное, а не мнимое (как это было в эпохи Возрождения и Реформации), обращение к традиции в Китае «обусловило воспроизводство в ходе учения квазисознательность (на деле стереотипность) архаизированного мышления и соответствующего поведения индивидуума»¹²⁷. Огромный объем социальной памяти китайской цивилизации благодаря наличию иероглифики ориентировал индивидуума на прошлое.

В плане нашего исследования важно то, что человек вначале осмысливал настоящее, а затем развивал способность помнить прошлое, мысленно его реконструировать. Это позволило сознательно включить в общественную деятельность человека пласты прошлого, многократно превосходящие емкость его опыта и продолжительность жизни. Появилась категория людей, занимавшаяся осмыслением прошлого, настоящего и будущего, причем отношение общества к ним не всегда было одинаковым. Так, для мыслителей древней Индии и Греции обращение к прошлому считалось проявлением неуважения к настоящему, тогда как для европейского Средневековья ход событий представлялся как «порча»