Красный буран - [21]

Он и не пытался направлять обезумевшее животное, позволив ему во весь мах ударить военного вождя в спину. Почти три четверти тонны откормленного тела жеребца ударили в восемьсот футов отощавшего за зиму индейского конька, и результат был предопределён. Чернявый, заржав, полетел вверх тормашками в снег, а Американская Лошадь за ним, где-то запутавшись у него между ногами. Малыш Кентаки, вместо того чтобы задержаться и затеять драку, погнал без остановки дальше. И не случайно.

Вскакивая на рванувшегося вперёд Малыша, Перес выхватил из-под шубы длинный разделочный нож. И как только его лошадь упала на индейского конька, не раз, но три, четыре, пять раз пронзающее лезвие врезалось в круп испуганного жеребца. Действие жалящих уколов перенесло огромную лошадь прямо через поверженного врага и погнало вперёд, сквозь рассеянные ряды вражеского патруля.

Поуни Перес не был мальчиком, чтобы застрять, как обезьяна на лошади, посреди лошадиной драки, если острый нож и крепкая рука способны были доставить его дальше. Особенно когда ему предстояло проскакать сто девяносто миль с подобным «почётным эскортом» позади — уже в самом начале дороги. Повернувшись в седле, Перес откинул назад голову и испустил протяжный победный волчий вой, по обычаю племени конокрадов-поуни. Позади, по мере того как ход скакуна выравнивался, он различал звуки начинаю щейся погони — звуки, которые его сейчас меньше всего заботили. Ещё не родилась та индейская лошадь, что могла бы поймать мощного коня, на котором он сидел. После первых тридцати прыжков скаут пустил коня в галоп.

Теперь уже явно светало, хотя рассвет выглядел серым и худосочным из-за буранного савана. Недолгие затишья в снежной буре дали ему проскочить мимо спящих палаток осадных порядков сиу. Несколько до свету поднявшихся стариков, ковылявших по лесу в поисках хвороста для утреннего костра, были единственными свидетелями скачки Переса через лагерь. Они кинулись врассыпную, ища укрытия в ближайшем типи, и, когда конь оставил позади последние из палаток, Поуни испустил ещё один презрительный волчий вой.

Короткий просвет ранним утром двадцать второго декабря замкнулся, словно ловушка, за Пересом, когда он покидал индейскую деревню. Весь этот день и следующую ночь он скакал на юг в промёрзлой тьме, которая мало изменялась с наступающим рассветом или уходящим днём. Дважды он останавливался, чтобы накормить всухомятку тяжело дышавшего жеребца, тщательно отмеряя порции овса, смешанного с его собственными галетами, резаным мясом из левой парфлеши. Вторые день и ночь прошли как и первые, а вслед за ними начался третий день.

Эта скачка Поуни Переса на юг от форта Уилл Фарни, сквозь слепоту бурана северных степей навсегда останется для Запада одновременно гордостью и тайной. Люди и лошади обычно кружат в буране, блуждая на ощупь, но Малыш Кентаки и его всадник проложили путь прямой, как цепь землемера. Семьдесят два часа, сто девяносто миль, одна лошадь, один человек, не разводя костра; в пищу — галеты, резаное мясо, сухой овёс да снег — вот как это было!

Чувства притупляются в буране, а инстинкты глохнут в обступающей тьме. Ноздри слипаются, глаза, рот и нос забивает смёрзшийся снег. И постоянно — бесконечный стон и вой ветра стоит в ушах человека, хлещущий коня, вертящийся, стучащий, толкающий, пока голова у всадника не закружится от шума, а конь не начнёт спотыкаться от неослабной силы ветра.

Не удивительно, что Запад всё ещё дивится этой скачке. Истовому мужеству одного человека и одной лошади — мрачного мужчины неопределённого происхождения и голубых кровей скакуна из Кентаки. И правда, странными они были спутниками, проскакавшими по одной из длиннейших в истории фронтира забытых теперь троп. Будь Поуни Перес белым человеком, мы знали бы его имя так же, как знаем Кастера или Кита Карсона, но в истории не было места для полукровок…

Шёл третий день. Перес, чувствуя злобные укусы холода, знал, что солнце уже село и надвигается ещё одна ночь. Внезапно сквозь круговерть снега впереди обозначился Мьюлшоу-Крик. Скаут знал этот брод, где тракт на Вирджинию-Сити пересекает ручей, как вы знаете свой собственный двор. За ним, пока ещё невидимая за стеной снега, стояла бревенчатая хижина и прилежащий загон телеграфной станции.

Теперь настало время слезать с коня и двигаться осторожно. Ибо если вдоль тракта на Вирджинию-Сити и было место, более пригодное для засады сиу, Перес о нём не ведал. Индейцы скорее всего накроют станцию целиком, словно одним одеялом.

Всё же, несмотря на глубину снега, можно было прокрасться благополучно. Самым досадным было бы получить пулю от какого-нибудь напуганного пехотинца, приставленного для охраны маленькой станции.

Перес с облегчением слез с Малыша Кентаки. Они победили! Мысль об этом пронзила как электрический разряд. Они прорвались сквозь враждебных воинов Неистовой Лошади. Они превозмогли стужу. Они одолели и индейцев, и буран.

На вид Перес не был симпатичным человеком, но ухмылка, прорезавшая промёрзшее лицо при виде брода Мьюлшоу, светилась настоящим счастьем. За этим бродом был и огонь, и пища, и тёплая постель для него, горячие отруби и уютное стойло для огромного коня, внутри которого всё дрожало от напряжения. Но ещё важнее, что за этим бродом находился телеграф, способный отправить известие о беде, постигшей форт Фарни, стоявшим в готовности войскам в форте Лоринг — несомненно, уже уведомленным донесением Бэйли и О’Коннора. Войска пройдут сквозь снег по тракту Вирджиния-Сити, чтобы достичь осаждённого гарнизона полковника Фентона как раз накануне того, как там иссякнут топливо, порох и воля к сопротивлению. Подмога из форта Лоринг означала решающее слово в споре жизни и смерти для странной рыжекудрой девушки, чьи страстные обещания он увозил с собой.