Красные тюльпаны - [17]

— Не припомню что-то.

— Ну как же так, дядя Ефим? Вы тогда еще про папаньку моего расспрашивали и привет ему наказывали передать. Вы же его хорошо знали.

— А где же отец-то теперь твой?

— Воюет. На фронт его взяли. Да вы сами должны хорошо знать про то. Помните, когда приехал к нам в Вышегоры военком и призвал людей на войну, вы тоже провожали их из деревни до самого Белого. Я еще помню, как вы целый мешочек табаку дали мужикам на дорогу.

— Ишь, ты, пострел, запомнил что… Было такое. Значит, Корнилов ты?

— Он самый.

— Так. Отца твоего помню. Петра Корнилова знаю. Хороший парень. А вот тебя что-то запамятовал. Но, сдается мне, ты не выдумываешь ничего. И раз уж тебя послали — придется тебе самому старшому докладывать.

Лесник раскрыл дверь, крикнул в полутемную избу:

— Николай, поди-ка сюда.

В сенцы вышел паренек в телогрейке, подпоясанной ремнем, в шапке с алой партизанской лентой, пришитой наискосок. На плече у паренька висел карабин.

— Чего звали? — спросил он, внимательно оглядывая Сережку.

— Проводи-ка его к своим. Серьезное дело у него до старшого. Понял?

— Понял, — ответил парень. — Ну что, пошли!

Сережка хотел было отвязать свою лошадь, но Ефим остановил его:

— Коня-то ты, Сергунька, пока оставь у меня. Я погляжу за ним. Здесь у нас глушь да бездорожье. Так что только на своих двоих пройти можно.

Некоторое время Сережка молча следовал за пареньком и не отрывал глаза от карабина.

«Мне бы такой заиметь! — думал Сережка и от досады покусывал губы. — Я бы тоже ушел к партизанам».

В том, что паренек, сопровождавший его, был партизаном, Сережка догадался сразу, но когда углубились в заваленный снегом лес, он не вытерпел, спросил:

— Ты взаправду партизан?

— Взаправду.

— И давно?

— А тебе зачем?

— Как же ты в партизаны попал?

— Да очень просто. Написал заявление, отдал комиссару отряда, и меня приняли.

— А где же ты его, комиссара-то встретил?

— Как где? В своем сельсовете. Он к нам в деревню приходил, вместе с председателем звали наших ребят вступать в отряд. Ну я тогда вместе с другими и попросился.

— И тебя сразу зачислили в партизаны?

— А то разве нет? Сразу. По всем правилам зачислили. Мать сперва не отпускала, но потом обошлось. Уговорил.

— Вот здорово-то как! — воскликнул Сережка и, вздохнув, добавил: — Повезло тебе.

— Ничего особенного. Я так считаю, — возразил Коля Румянцев. — Сейчас все, кто умеет стрелять, должны против фашиста воевать.

— И тебе винтовку тоже сразу выдали?

— Не-е. Этот карабин мне уже потом один партизан подарил, когда себе немецкий автомат добыл.

— А тебе сколько лет?

— Пятнадцать, — солидно ответил Коля.

«Вот это да! — подумал Сережка. — Немного старше меня, а уже партизан».

— Ты из какой деревни? — помолчав, спросил Сережка.

— Из Григорьева.

— А я из Вышегор.

— Слыхал я про вашу деревню.

— А у меня брат тоже в партизанах, — сказал Сережка уже просто так, чтобы хоть чем-то утешить самого себя.

— Как зовут? — будто между прочим спросил Коля.

— Петр.

Коля остановился и с любопытством посмотрел на Сережку.

— Ты что, Корнилов?

— Ну да. Зовут меня Сережка.

— Вот оно что. Хороший у тебя брательник. Геройский.

— Откуда ты знаешь?

— Я-то уж знаю. Не раз вместе с ним на задания ходил.

— Поклянись! — выпалил Сережка.

— Еще чего не хватало… Что я пацан, что ли? Я уже комсомолец. — Коля Румянцев посмотрел на приунывшего Сережку и примирительно добавил: — Брат у тебя что надо! Недавно он всю группу спас. Прикрыл отход.

— А тебя как зовут? — поинтересовался Сережка.

— Румянцев я. Николай Иванович, — не без гордости ответил паренек.

— Коля, я тоже хочу в партизаны. Как думаешь, примут? — запальчиво произнес Сережка.

— Подрасти немного, — ответил Коля и прибавил шагу.

Не знал сопровождающий, что нрав у Сережки неуступчивый, что при случае, когда задевали его самолюбие, он мог постоять за себя, показать гордость и не унизиться перед заносчивым или дерзким противником. Но на этот раз Сережка промолчал, насупился и потому весь остальной путь не проронил ни слова. Не мог знать Румянцев и другого: этот парнишка был не из трусливых. Ведь не испугался же он фашистов, когда увидел их впервые в своем доме.

Час или больше шли они по зимнему тихому лесу. Узкая тропинка вела то через замерзшее болото, то вдоль оврага. Они перешли старую вырубку и оказались в партизанском отряде.

Румянцев провел Сережку мимо часового в командирскую землянку и представил его мужчине средних лет в военной гимнастерке, перетянутой портупеей.

— Товарищ командир, — доложил Румянцев, — этот парень из Вышегор. Послали его на кордон по важному делу. Мне было приказано доставить его к вам.

— Добро, — ответил командир. — Можете быть свободным.

Румянцев по-военному повернулся и вышел из землянки, оставив Сережку один на один со старшйм.

Командир вгляделся в Сережкино лицо, улыбнулся:

— А!.. Старый знакомый. Ну, здравствуй.

Андрюхин шагнул Сережке навстречу, протянул широкую ладонь и крепко пожал мальчику руку.

— Ну-ка садись, выкладывай, что привело тебя к нам. С чем пожаловал?

Сережка подробно рассказал о том, что произошло утром в деревне, и как провожал его на кордон конюх Макар.

— Ясно, — хмурясь сказал Андрюхин. Он задумался, молча заходил по землянке.