Красные щиты. Мать Иоанна от ангелов - [25]

Генрих учтиво приветствовал всех и спросил, можно ли переночевать. Молодцы громко расхохотались, хотя, казалось бы, — над чем тут смеяться? Хозяйка пристыдила их, а новых гостей повела в соседнюю горницу, где горело в очаге большое пламя и вдоль стен стояли лавки для ночлежников. Как только она вышла, чтобы приготовить им поесть, Герхо и Тэли повалились на лавки и вмиг уснули. Генрих сел у очага. Глядя на алые языки пламени, он вспоминал цвифальтенскую поляну. Спать не хотелось, усталости он не чувствовал; если бы не кони, а главное, не его спутники, он бы нигде не останавливался, все мчался бы вперед, к заветной цели. Впервые в жизни он испытывал такой душевный взлет, и все эти дни, похожие один на другой, словно отлитые в одной форме из благородного металла, он был охвачен внутренним горением, сознанием значительности, величия своего замысла. Ни разу не посетили его прежние, будничные чувства, все вокруг казалось необычным, удивительным, и стволы буков в лесах, которыми они проезжали, высились, подобно колоннам храма, где он, Генрих, равен богу.

Вдруг распахнулась дверь, в горницу ввалился тучный рыцарь в потертом кожаном кафтане. Генрих уже приметил его в первой горнице, он сидел с хозяйкой и теми дюжими молодцами. Тяжело, шумно ступая, рыцарь подошел к Генриху.

— Добрый вечер! — воскликнул он, грозно сопя. — Я — Виппо, Виппо из Зеленого Дуба.

Генрих поднялся, вежливо ответил на приветствие и стал ждать, что будет дальше. Но рыцарь только повторил еще более грозно:

— Я — Виппо, Виппо из Зеленого Дуба, иначе говоря, из Грюнайхберга.

— А я — Генрих из Берга, — сказал князь, чуть смутившись; он не хотел открывать своего настоящего звания.

— Разве мое имя ничего вам не говорит? — громовым басом спросил Виппо.

Генрих поклонился и, опустив глаза, с улыбкой сказал:

— Я ведь не из этих краев.

— Вот как! — понял наконец Виппо и опять засопел.

Вошла хозяйка с большой миской похлебки.

— Ох, сударь, не приставай ты к моим гостям! — ворчливо сказала она. Ходишь тут, торговле моей мешаешь… Воротился бы лучше к себе в замок с дружками своими, ваши-то дела уже закончены. Садитесь на коней, господин Виппо, и скатертью дорога!

— Куда теперь ехать, матушка, час поздний! Да и дело есть. Цыгане, конечно, лошадок мне пригнали отличных, а я все ж хочу еще днем на них взглянуть. Боюсь, как бы за ночь у них бабки не побелели, что-то больно черны. Приятели твои, матушка, люди добрые, я знаю, но проверить никогда не мешает…

— Вертопрах ты, господин Виппо, и всегда им был, — сказала женщина, подавая деревянные ложки.

Пока они так беседовали, Генрих безуспешно пытался растолкать своих оруженосцев, чтобы и они поели.

Хозяйка удалилась, и Виппо как-то сразу обмяк. Присев на лавку рядом с Генрихом, он начал рассказывать о своих замках, которые-де стоят тут неподалеку. В его речах все отдавало заурядным, буднями, совсем не в лад настроению Генриха. Виппо уверял, будто знает всех графов из Берга: и Дипольда, и Рапота, и Альберта; спрашивал, кому из них Генрих доводится сыном. Но потом стало ясно, что знает он их только понаслышке, как, впрочем, и всех германских вельмож, удельных князей, епископов, священников — имена так и сыпались из его уст, как из дырявого мешка. При этом Виппо старался показать, что ему известны и прозвища, и уменьшительные имена. Князя Генриха Австрийского он называл не иначе, как «Язомирготт», а юного Генриха Вельфа без околичностей именовал «Львом»{51}, - так что Генрих не всегда понимал, о ком речь.

На постоялый двор Виппо явился, чтобы встретиться с цыганами, которые привели ему сюда дюжину лошадей красоты необыкновенной. Откуда эти лошади, Виппо не знал: шесть были польской породы, шесть — венгерской. Но разве ему что прибудет, говорил он, ежели он узнает, где они родились и на чьей конюшне стояли. Кроме того, ему должны сюда доставить несколько повозок с овсом — в этом месте от большака ответвляется дорога к его замку и здесь ему удобней закупать припасы. Просто он не желает пускать в свой замок всяких купцов да поставщиков — так у него там богато, что они сразу заломят втрое. Даже эти цыгане — хоть кони-то у них краденые, признался он наконец, — и те по шесть грошей за голову просят. Да еще морочься тут с ними, торгуйся, выпивай…

Генрих ел похлебку и слушал. Вскоре он начал улыбаться — так забавны были речи Виппо. А рыцарь, немолодой уже человек, почувствовал, видимо, симпатию к юному князю и принялся горячо убеждать его, чтобы свернул с большой дороги и заехал к нему в замок. Там, мол, и тепло и удобно; вот только народу у него сейчас многовато, но одно крыло замка отведено для «благородных гостей» — ни сказать, ни описать, как там хорошо: вид на реку, на виноградники и отменное вино собственного изделия…

Генрих долго объяснял, что спешит, что ему надобно поскорее добраться до одного монастыря в Австрийской марке и что через несколько дней он сюда вернется.

— Вернетесь? Сюда? Через несколько дней? Вот и превосходно, едем вместе!

Тут проснулись наконец спутники Генриха и подошли к столу. Генрих поел, отложил ложку, пододвинул им похлебку, и лишь тогда Герхо склонился над глиняной миской, а Тэли стал чинно зачерпывать с краю. Виппо услышал, что они величают Генриха «князем», но ничуть не смутился. Напротив, это как будто придало ему духу.