Красные плащи - [194]

— Смотри, Леоника, здесь начинаются земли твоего отца, — сказал молодой человек и тут же осёкся.

— Как думаешь ты, скоро ли он даст знать о себе? — печально спросила девушка.

— Конечно, — с деланной беззаботностью ответил Ксандр, — завтра или послезавтра.

Сам же почувствовал противный липкий холод в груди, сообразив, что Лисикл начал погоню после того, как участь господина Эгерсида была решена!

— Деревня, где прошло моё детство, уже недалеко, — заговорил он, пытаясь отвлечь девушку от мрачных мыслей, — но мы обогнём её слева; кто знает, вдруг нравы моих односельчан изменились не в лучшую сторону? Разве что подъедем к одному дому. Он стоит на отшибе. Попробую купить там какую-нибудь еду.

— Делай, как знаешь. Я никогда не была здесь. Клер, оказывается, процветает! Взгляни, какие стада. Вот что привлекает Лисикла!

— Война миновала эти места, — ответил Ксандр. — Думаю, немало сделал для благополучия клера и Этион; должно быть, вложил в него свои средства. Прежде здесь даже козы были редкостью, а сейчас...

— Похоже, люди живут в деревне безмятежно. Отчего бы нам не остановиться в ней?

— Тебе ли, спартанской аристократке, бояться ночлега под открытым небом? Лишь жалкие, изнеженные дочери периэков не могут обойтись без тепла и уюта.

— Издеваешься? Подожди, слезем с лошадей, и ты узнаешь разницу между рукой спартиатки и прочих женщин!

— Знаю, — смеялся Ксандр. — Давно знаю!

Он не хотел заезжать в деревню. Безмятежная жизнь? Да, фиванская угроза заставила спартиатов прекратить войну против илотов, и те, как болтали на улицах, расплодились сверх всякой меры. Но было нечто, будившее смутную тревогу: запущенные поля. Слишком запущенные, для того, чтобы упорный крестьянский труд мог быть источником достатка.

Молодой смех угас так же внезапно, как и вспыхнул: вот она, обвалившаяся ограда, а за ней родной дом. «Сейчас не время, — сказал себе Ксандр, — но клянусь, я обязательно вернусь сюда, разыщу могилы близких и украшу их достойными надгробьями». Всадники спешились и держа лошадей под уздцы вошли в пустой проём калитки. Некто костлявый, сутулый, в грязном хитоне испуганно вскрикнул, обратив к ним слезящиеся глаза — неужели Пистий?

— Привет тебе, старец, — воскликнул Ксандр. — Не бойся, мы мирные путники и нуждаемся лишь в пище. Нет ли в этом доме съестного? Я хорошо заплачу.

Блестящие серебряные кружочки заставили неопрятного старика засуетиться, забегать на подгибающихся сухих ногах.

— Почти ничего нет... эти неблагодарные... я их вырастил, обогатил, — бормотал он, дёргая головой и кося полубезумным взглядом в сторону серебра.

— Скажи, почтенный, как оказался ты на склоне лет один в этом доме? — спросил его Ксандр. — Признаюсь, я весьма удивлён, ибо достоинства твои очевидны.

Слова упали на благодатную почву: видно, Пистий давно хотел излить переполнявшую его горечь.

— Да, я был старостой этой деревни! У тебя острый глаз, юноша. Завистник хитростью занял моё место, а ничтожные, неблагодарные сыновья подлизываются к нему, ходят вместе с ним, кровожадным, промышлять к Гифию и даже к Спарте! Жестокосердные, они выгнали из дома родного отца, да будет над ними проклятие!

— Кто же теперь староста?

— Полифем, лживый, жестокий Полифем.

Руки Пистия тряслись, пальцы дрожали, но полученное серебро он держал крепко. В обмен Ксандр получил старую корзинку с несколькими засохшими ячменными лепёшками, оливками, куском недоеденного сыра и сушёными фигами.

— Что ж, рано или поздно зло оборачивается против того, кто его содеял, — сказал молодой человек, покидая двор. — Пусть эта мысль будет тебе утешением, старец.

Пистий самозабвенно наслаждался вкусом аттического серебра, пробуя монеты уцелевшими зубами, а потому слишком поздно заметил новых посетителей, мужчину лет тридцати пяти и подростка с наглыми вороватыми глазами.

— Чем лакомишься, отец? Ну-ка дай взглянуть, — произнёс почтительный сын, отбирая у бывшего старосты выручку, — говори, где взял?

— Продал немного еды путешественникам, — с плачем ответил Пистий, безуспешно пытаясь вернуть деньги.

— Тем? — указал пришедший в сторону удалявшихся всадников. — Должно быть, им серебро некуда девать. Проследи за ними, сынок, узнай, где остановятся на ночлег эти двое. День кончается, далеко не уедут.

Подросток с пониманием кивнул и бегом пустился исполнять приказание.

* * *

Тьма понемногу рассеивалась. Ксандр сидел на расстеленном у догорающих углей чепраке; в эту ночь он не сомкнул глаз, охраняя сон Леоники.

Позади самая трудная часть ночи, когда Гипнос незаметно заключает людей в свои мягкие, но плотные объятия. Молодой человек благополучно избежал их благодаря приобретённой в Академии привычке рассуждать в отведённые для сна часы.

Пистий. Судьба его незавидна, но не показывал ли бывший староста дурной пример всем, прежде всего своим сыновьям? Вот и расплата. Замкнулось кольцо зла, одно кольцо, потому что сыновей Пистия также ждёт расплата, и быть может более суровая, ведь они сменили плуг и мотыгу земледельца на дубину и нож разбойника. Смысл речи бывшего старосты понять нетрудно.

Родная деревня Ксандра превратилась в логово грабителей — могло ли быть иначе? После гибели его отца и дяди Форкина верх взяли те, кто никогда не любили работать, более того, стремились уладить свои дела за счёт односельчан, пользуясь дружбой и покровительством старосты. Они сбились в разбойничью шайку сразу же, как только исчезла тень висевшей над ними спартанской палки.