Красные петухи - [16]

Но Катерина наотрез отказалась идти в чека, а когда Вениамин стал настаивать — расплакалась. Вениамин кинулся ее утешать, гладил по голове, оглаживал плечи и спину, даже поцеловал в голову. Она никак не реагировала. Распалясь по-настоящему, Вениамин обвил ее и жадно поцеловал в шею. Катерина неожиданно резко вывернулась из его рук. Изумленно и сердито глянула на Вениамина, спросила строго:

— Вы это зачем? — Ладонью вытерла слезы. — Думаете, разревелась баба, обмякла — лепи с ее кого хошь…

— Да что вы, Катя, — искренне смутился Вениамин, — ненароком вышло. Честное слово. Извините, если вам неприятно.

— Чего бы неприятно? — В голосе злая насмешка. — Молодой, образованный, обходительный да еще нача-а-альник…

— Зря вы, Катя, — обиделся Вениамин.

— Не маленькая, понимаю, что к чему. Приспела пора расплачиваться.

— Глупая вы, злая! — Вениамин вскочил и метнулся за дверь.

Два дня не появлялся в ее комнатке. «За что обидела? — упрекала себя Катерина. — Молодой, без жены. Ну, разгорелось, распалилось сердце… Может, и впрямь полюбилась? Холит-то как, только что на руках не носит, толстозадую Эмилию отчитал за то, что простыни у меня несвежие… Иногда хочется на грудь ему головой, и пусть обнимает, пускай целует, да жарче, да крепче, чтоб… Ой, боже ж мой, совсем, видать, разобиделся. И глаз не кажет. Уходить пора…»

На исходе третьего дня Вениамин влетел в комнатку без стука, от порога заговорил:

— Радуйтесь, Катя! Теперь вам не надо прятаться, не надо выдумывать. Ваше воскресение узаконено и даже одобрено властью. Читайте! — Сунул переполошившейся Катерине пахнущие краской «Губернские известия», ткнул пальцем в обведенную красным карандашом статью. — Только вслух.

Катерина присмотрелась к газетному шрифту и сначала неуверенно и с запинкой, потом все бойчее стала вполголоса читать статью «Тайное становится явным».

— «В начале декабря всю губернию потрясло известие о зверской расправе кулаков над продотрядовцами в селе Челноково Яровского уезда. Следствие, проведенное чека, не дало пока никаких результатов. И вдруг хозяйка сгоревшего дома красноармейка Катерина Пряхина оказалась жива. Невероятно, но факт. Вот что рассказала она нашему корреспонденту…»

Далее шел рассказ о спасении и бегстве Катерины из Челноково. Только о Корикове, принесшем продотрядовцам самогон, — ни слова. Статья заканчивалась угрозами кулакам- поджигателям и заявлением следователя губчека Арефьева: «Ухватившись за эту живую ниточку, мы размотаем клубок и жестоко покараем виновников гибели стойких бойцов революции».

— Что ж теперь будет? — встревожилась Катерина.

— Ничего, Побываете у Арефьева, повторите, что здесь написано. Только уж никаких прибавлений и отклонений. Потом наверняка Чижиков захочет повидать вас. Еще раз повторите. И все, И вы — вольная птица. Можете устраиваться на работу, выходить замуж… — Засмеялся и сквозь смех договорил: — Вы такая напуганная и встопорщенная, будто воробей перед кошкой…

Катерина была в замешательстве: и радовалась, что больше не надо ни от кого таиться, и тревожилась из-за предстоящего объяснения в губчека, где придется скрыть правду о Корикове. Что-то недоброе чудилось ей во всем этом. Приправлена была самогоночка — это точно. Знал ли об этом Кориков? Ну как знал! Какая веревочка вяжет его с Вениамином? А может, нет никакой веревочки, просто уважает Вениамин челноковского председателя и хочет уберечь от подозрений… До сих пор жила сама по себе, ни во что не встревала, мыслимо ли так вот, вдруг разобраться во всей этой путанице? Да и надо ли?..

Женским чутьем Катерина угадывала близкую и крутую перемену в своей судьбе, и пугалась, и рвалась к роковой черте, и замирало сердце.

— Что с тобой, Катя? Да что ты в самом деле, одеревенела. что ли! — испуганно вскричал Вениамин, не замечая, что вдруг сказал ей «ты».

Совсем близко она увидела окантованные длинными рыжими ресницами выпуклые белесые глаза. В них — тревога, недоумение и нежность. Неужели?.. Не обманулось сердце. Зажмурилась — и тут же его губы прикипели к ее губам. Задохнулась. Поцелуи жгли щеки, шею, дурманили, мягчили упругое тело.

— Помешкай, Веня… обожди…

— Ночью… приду…

Давно растаял звук захлопнутой двери, давно затихли торопливые шаги в коридоре, а пол под Катериной все еще покачивался, и голова легонько кружилась, и не хватало воздуху.

«Господи, что со мной? Ровно и не я… Хочу одно, делаю другое. Сколь блюла себя, и вдруг… Да и нелюб вовсе. Стосковалась, а он тут. Каждая жилочка наособицу дрожит. Забери его лихоманка… Сейчас отойду. Лешак, как он вдруг ястребом пал… Не железная ведь. Ссохлась без мужа. Оттолкну его, и дале так будет. Ни радости, ни счастья, И жалко его — так заботится… Ошалела, дура. Он хоть мужицкого корню, а барин. Побалуется — и до свиданья… Не на такую напал. Приходи, голубок, поцелуй пробой да ступай домой…»

Вечером она раз десять вскакивала с постели, то отпирая, то вновь накидывая крючок. Измучилась, издергалась, извелась. Все-таки уломала себя — заставила запереться. Вскочила, прошлепала босиком к двери, взялась за ручку, а дверь вдруг поплыла.

— Кто? — придушенно вскрикнула Катерина.