Красные нити - [35]

— Мне пора. — шепнула я, и направилась к воротам мастерской.

По дороге я ещё несколько раз оглянулась. Мирон стоял посреди улицы, глядя мне вслед. Он так и не шелохнулся, пока я не подошла к воротам, и вошла внутрь.

Едва я переступила порог ворот, как из будок с грохочущим басовитым лаем выскочили два огромных тибетских мастифа. Эти похожие не то на львов, не на то на медведей чёрные псы, способны были напугать своим видом любого чужака.

Леопольд, куда более шумный и бесшабашный, чем его «супруга» Каролина, врезался в меня, прижал к забору, завилял хвостом.

— Я тоже рада тебя видеть, Лео. — усмехнулась я. — Дай мне пожалуйста пройти… Ай!..

Пес снова толкнул меня, и я почти упала, но успела ухватиться за столб уличного фонаря, установленного лично дядей Сигизмундом.

Каролина с сердитым лаем отогнала от меня своего слегка глуповатого «мужа».

Я погладила её по голове. Собака облизала мои руки, и погнала мужа обратно к будкам. Тот сопротивлялся, заигрывал, вилял хвостом и припадал к земле. Леопольду хотелось поиграть, но Каролина отлично знала, что вечер и ночь не время для игр. И умела растолковать это своему «супругу».

Я вошла в дом. Свет я не включала. Стараясь ступать бесшумно, я поднялась на третий этаж. С замиранием сердца, я уже подходила к своей комнате, как вдруг за моей спиной раздался звук открываемой двери. Я застыла на месте, воровато, испуганно оглянулась. Пороге своего кабинета стоял дядя Сигизмунд. В камуфляжных брюках, и в чёрной толстовке со скандинавскими рунами на груди.

— Ну наконец-то. — дядя сложил на груди напоминающие стволы небольших деревьев мускулистые руки.

Я виновато и трусливо улыбнулась дядюшке.

— Улыбочка у тебя, конечно премилая, — пробурчал дядя Сигизмунд, хмуря седеющие брови. — Но избежать наказания тебе это не поможет.

Я опустила виноватый взгляд.

— Простите…

— Нет! — жестко и холодно ответил дядя. — Сперва наказание, а потом уже прощение. Возможно…

Я смиренно, молча кивнула. Смотреть на дядю я опасалась, поэтому вперила взор в пол, и ждала, что будет дальше.

— Сейчас иди спать. — велел дядя Сигизмунд. — Но, если голодна, то на кухне есть пицца и тосты с ветчиной.

— Спасибо. — робко пробормотала я.

Если на этом сегодня всё закончится, мне остаётся только поблагодарить судьбу!

— И ещё, ягодка. — голос дядя Сигизмунда приобрел угрожающие и мрачные ноты. — Если подобное повторится, я тебя на домашний арест посажу. Учится будешь дома, в перерывах пахать в мастерской наравне со всеми. Поняла?!

— П-п-поняла… — дрожащим голосом пролепетала я, испуганно вжав голову в плечи. — Н-но… но ведь…

— Что?! — рявкнул дядя Сигизмунд.

От его голоса, казалось, содрогнулся весь дом, а может ещё и соседние.

Я испуганно попятилась от дяди Сигизмунда, взирая на него с растерянным удивлением.

— Что ты хотела сказать?! — прорычал дядя.

Я нервно сглотнула, глядя ему в глаза. Его беспощадный взгляд источал ледяной гнев. Ноздри дяди шумно раздувались.

— Н-ничего… — я сочла за лучшее не нарываться. — Я… ничего… н-не… не хотела ск-казать… Можно я п-пойду в с-свою к-к-комнату?..

Последний вопрос я произнесла едва ли не молящим голосом.

Дядя Сигизмунд несколько мгновений пристально глядел на меня уничтожающим тяжелым взглядом. А затем глухо рыкнул:

— Иди… ягодка.

— Спасибо…

— И Мирону своему передай… — добавил зловеще дядя Сигизмунд. — Если ещё хотя бы раз!.. Я ему ногу прострелю… Или руку. Поняла?!

Я вновь нервно сглотнула, быстро кивнула.

— Я п-передам.

Ага, как же. Скажу я ему!.. Чтобы он от меня бежал без оглядки?.. Хотя, если из-за меня он получит свинцовую дробь в ногу… А он вполне реально может её получить, учитывая нрав и меры моего дяди. Может, и вправду ему лучше со мной не общаться?..

Одолеваемая тяжкими раздумьями, напуганная реакцией дяди, я зашла в свою комнату.

Приняв душ, и наскоро поужинав парой кусочков разогретой пиццы, я посмотрела полторы серии «Готэма», и улеглась спать.

Однако поспать мне не удалось.

Едва я сомкнула глаза, как в мое сознание ворвались воспоминания сегодняшней роженицы.

Перед глазами стремительно вращались смазанные отрывки её жизни. Меня бросало из одного эпизода в другой.

Я увидела, как Валентина Любинская идёт в школу. Я в её воспоминании стояла рядом с ней, когда в классе девятом или десятом с трудом решала у доски уравнение по алгебре. Я увидела, как её избивали три каких-то девушки, затем её свидание с мужчиной, что был намного старше самой Валентины. Я увидела её школьный бал, красивые декорации, сверкающие огни и наряженных выпускников. Однако все это великолепие почти сразу сменилось видом пустых ночных улиц, по которым, громко цокая каблуками, в слезах порывисто шагала Валентина. Её красивое мятного цвета платье с лентой выпускницы было залито чем-то темным.

Сотрясаясь от рыдания Валентина шагала по безлюдным улицам ночного города. Я шла за ней следом, когда внезапно рядом с ней остановился видавший виды старый Форд. Водитель что-то спросил у девушки, но Валентина проигнорировала его. Очевидно сидевших внутри парней это разозлило. Потому, что они немедленно выбрались из машины, и ринулись к ней. Валентина побежала, сдавленно позвала на помощь. Но её быстро догнали, закрыли рот, и заволокли в машину. Прежде, чем воспоминание Валентины вновь сменилось, я увидела в окне одного из ближайших домов чье-то бледное, едва различимое лицо, что с пугливым любопытством наблюдало за происходящим.