Красные нити - [169]

Он взял меня за волосы, с ожесточением быстро намотал их на кулак, я закричала от боли.

— А ну-ка, — прорычал он мне в ухо, — живо скидывай одёжки, пока я сам с тебя их не сорвал! Считаю до трёх…

С этими словами он достал пистолет.

Я во все глаза в ужасе глядела на него и на оружие в его правой руке.

Я поняла, что если не подчинюсь он и правда может пристрелить

меня. А так… так возможно он оставит меня в живых. По крайней мере, мне очень хочется в это верить.

Дрожащими руками, стараясь не думать о том, что произойдёт дальше я расстегнула куртку.

Я давилась тихими рыданиями, от слёз всё расплывалось в глазах, руки не слушались, всё тело стало, словно, деревянным и неуклюжим.

Не может быть… Не может быть, что со мной это произойдёт. Вот так… по-идиотски… по моей же собственной глупости… Могла ли я хоть на минуту предположить, что Карабанов захочет меня изнасиловать? Я была уверена, что его ничего кроме дела Елизаровой не интересует, что я ему нужна только для этого!.. А оказалось, что он ещё хуже, чем я предполагала…

— Давай быстрее, девочка, — поторопил меня Карабанов.

Бросив на него боязливый слёзный взгляд, я обреченно стянула с себя джинсы.

Не думать… Не думать о том, что будет дальше. Главное просто выжить… Хотя бы выжить… пережить это… Господи… Я… Я не могу, я не смогу! Не смогу!!!

Я сняла свитер и осталась в одном нижнем белье.

— Симпатичные трусики, — оценил Карабанов. — А чё ты трясёшься то? Ты что решила, что я тебя сюда ***хать привёз?

Он пренебрежительно фыркнул.

— Расслабься, идиотка. Меня не тянет к малолеткам, да ещё к таким худючим плоскодонкам, как ты.

Его слова звучали ядовито оскорбительно и были пропитаны уничижительным пренебрежением, но главное, что я смогла выделить это то, что он вроде бы не собирается насиловать меня. От этого стало немного легче.

— Давай, всё остальное тоже на пол, — скомандовал Карабанов, сложив руки на грудь. — Мне нужно быть уверенным, что на тебе точно нет ни жучков, ни каких-то прослушек. И давай без ложной скромности, девочка. Уверяю, у тебя под трусиками или под лифчиком нет ничего такого, чего бы я раньше не видел.

Это было слишком. Я не могла на такое решится, но представив, как этот урод сам будет срывать с меня нижнее бельё, я содрогнулась не только от страха и от омерзения.

Я сделала это. Пересилив себя, я сделала, как он сказал. Я полностью разделась и аккуратно сложила своё бельё на стопку своей верхней одежды.

Чувствуя, как холод скользит по коже и стараясь не обращать внимание на похабную ухмылку Карабанова, я отвела взгляд в сторону.

— Руки опусти, — рыкнул он.

Ёжась от холода, я инстинктивно убрала руки от груди, опустив их вдоль тела.

— Отлично… повернись-ка, — сказал Карабанов, подойдя поближе.

Сгорая от стыда и жгучего чувства унижения, я, тихо глотая слёзы, послушно обернулась.

Мне нужно пережить это. Просто пережить. Пережить и… забыть.

Я почти физически ощущала, как сальный и наглый взгляд Карабанова касается моего обнаженного тела. Мне казалось он буквально гладил меня своим взглядом и беззастенчиво «лапал» везде, где ему хотелось. Я не сомневалась, что Карабанов получает удовольствие от моего унижения. И хотя я многое готова простить любому человеку и забыть его проступки, собственное столь грязное и извращенное унижение я не смогу простить никому! И если мне удастся выжить, я всё сделаю, чтобы этого козла, как минимум уволили из Комитета. Хотя я ещё и не представляю, как это сделать, и даже не знаю позволит ли он мне выжить.

Евсей, тем временем, бестактно, с дотошностью осматривал мою одежду. Наконец, он, убедившись, что на мне нет никаких подслушивающих устройств, небрежно бросил мне мою куртку и всё остальное.

— Всё, хватит тут вертеть своей задницей, — бросил он холодно, — одевайся уже.

Я немедленно бросилась к своей одежде на полу. Ощущая, как у меня пылают щеки, я стремилась, как можно быстрее скрыть своё обнаженное тело от насмешливого взгляда капитана Карабанова.

Я дрожала от холода и пережитого кошмарного топтания собственного достоинства! Мне хотелось в душ, в горячий тёплый душ, чтобы смыть с себя следы от «прикосновений» липкого взгляда Карабанова.

Когда мы выехали из гаража, снегопад заметно усилился. Движение на дорогах усложнилось, многие включили фары. Я ожидала (и надеялась), что Карабанов передумает в такую непогоду переться, чёрт знает куда, но взгляд офицера Комитета оставался упрямым и тяжёлым.

Через некоторое время мы выехали из города, и за окном вырос зимний лес. А ещё, примерно через час с лишним, Карабанов заехал в глубь заснеженной чащи леса и заглушил двигатель.

Несколько минут мы просто молча сидели в машине, с работающими дворниками.

Карабанов тяжело вздохнул, чуть наклонился вперёд, судорожно стискивая руль. Я увидела, как он зажмурился и поморщился, едва ли не касаясь лбом руля.

Я не понимала, что происходит. Казалось, у Карабанова внезапно наступил какой-то внезапный приступ боли или (ну, вдруг!) резкие муки совести.

— Выходи, — не открывая глаз бросил он мне.

Опасаясь его разозлить, я поспешила выполнить его приказ и выбралась из УАЗа.

Над нами возвышались темные ели, со снежными шапками на лохматых ветках. Между еловых веток гневно завывал январский ветер, а над бугрящимися сугробами парили вихри метели.