Красные - [26]
Гражданская война разгоралась — она была ожесточенной с обеих сторон. Репрессии, расстрелы, аресты, самочинные реквизиции становились обычными реалиями того времени. Признавал это и Антонов. С одной стороны, он отмечал, что пытался всячески бороться с этими явлениями, с другой — в мемуарах он упоминал о случаях, когда сам отдавал приказы о расстрелах. Расстреляли, например, одного красногвардейца, которого уличили в «весьма скверных поступках». Были также расстреляны двое белогвардейцев, которые выдавали себя за рабочих. «Вот и все случаи моей бессудной расправы за этот период», — утверждал он.
Известен и следующий эпизод в Харькове: местные рабочие попросили Антонова-Овсеенко помочь им получить заработную плату, которую владельцы харьковских предприятий отказались выплатить, протестуя против введения восьмичасового рабочего дня. Антонов собрал этих владельцев, угостил их чаем и потребовал миллион рублей немедленно. Когда же те отказались выполнить это требование, посадил их в вагон и предупредил, что отправит их в рудники. После этого деньги сразу же собрали.
«Решительность» Антонова очень понравилась Ленину. Он приветствовал ее «от всей души», а особенно — «арест миллионеров-саботажников». «Советую отправить их на полгода на принудительные работы в рудники», — писал Ильич.
Но действия Антонова привели к бурной дискуссии в Совнаркоме. Их осудили левые эсеры, вошедшие в декабре 1917 года в СНК. Ленин, как следует из протоколов заседаний Совнаркома, выступал по этому вопросу семь раз, отстаивая право на репрессии. 1 января 1918 года СНК все же одобрил действия Антонова-Овсеенко и предоставил ему право применять репрессии против контрреволюционеров и саботажников.
В области «решительных мер» на Украине особенно отличился тот самый Михаил Муравьев, который недавно командовал обороной Петрограда. Сначала Антонов сделал его начальником своего штаба, потом по его рекомендации он был назначен командующим советскими войсками при наступлении на Клев. Это, кстати, был один из первых случаев, когда командование такой крупной группировкой доверили бывшему офицеру царской армии.
В мемуарах Антонов посвятил Муравьеву целую главу, отметив положительные и отрицательные черты его характера. Из последних: фанфаронство, самовлюбленность, «политическое недомыслие» и жестокость, которой, по словам Антонова, он любил кичиться. Действительно, взяв Киев 26 января (8 февраля) 1918 года, Муравьев начал в городе настоящий террор, который остался в истории под названием «муравьевского». Перед штурмом Киева он приказал своим войскам «беспощадно уничтожить в Киеве всех офицеров и юнкеров, гайдамаков, монархистов и врагов революции».
«Я приказал артиллерии бить по высотным и богатым дворцам, по церквям и попам…» — докладывал он Ленину и Антонову-Овсеенко о взятии Киева. «Я занял город, бил по дворцам и церквям… бил, никому не давая пощады! — писал он в одном из воззваний. — 28 января Дума (Киева) просила перемирия. В ответ я приказал душить их газами. Сотни генералов, а может, и тысячи были безжалостно убиты… Так мы мстили».
Заняв город, Муравьев наложил на киевскую буржуазию контрибуцию в 10 миллионов рублей на содержание советских войск, организацию работ для безработных рабочих и помощи семьям погибших революционеров. При этом он тоже жаловался Ленину на самочинные реквизиции и грабежи, которые проводили в Киеве его солдаты. Действия Муравьева, утверждал Антонов, взволновали «нашу партийную организацию и советские власти». Тем более что в глазах киевлян он был «оккупантом» — пришельцем с советского севера. Вскоре его убрали из Киева, но террор продолжался — по некоторым данным, к началу марта 1918 года, когда после подписания Брестского мира советские войска оставили Киев, в городе было убито до пяти тысяч человек.
После Киева Муравьев был назначен командующим войсками на Румынском фронте, командовал он и войсками Одесской советской республики, возникшей в январе 1918 года. Здесь он сразу «прославился» тем же — террором. Муравьев потребовал от местной буржуазии «положить в Государственный банк десять миллионов на мое имя», иначе, заявлял он: «Черноморский флот мною сосредоточен, и я вам говорю, что от ваших дворцов ничего не останется, если вы не придете мне на помощь! С камнем на шее я утоплю вас в воде и отдам семьи ваши на растерзание… Дайте немного денег… Я знаю этот город. Деньги есть».
«Русская революция, подобно Христу, появилась с Востока, — писал Муравьев. — На нее смотрит весь мир. Мы — Мессия, мы — Христос, от которого ждет спасения мировой пролетариат. Я Одессу ни за что не отдам! Я не оставлю камня на камне в этом прекрасном городе. В пепелище я превращу это великолепное здание театра… Да здравствует всеобщий бунт, всеобщий мятеж!» Впрочем, Одессу он, к счастью, не разрушил, но и защитить ее не смог — 11–12 марта в нее вступили австро-венгерские и немецкие войска. Антонов потом отмечал, что город сдали «самым подлым образом».
Впрочем, после падения Одессы он не оставил Муравьева, предложив ему вновь стать своим начальником штаба. Однако вскоре Муравьев уехал в Москву, там был арестован по обвинению в злоупотреблении властью и связях с анархистами, но вскоре выпущен. По инициативе Антонова-Овсеенко Ленин предложил ему пост командующего Кавказской советской армией, однако кавказские большевики категорически возражали против его кандидатуры. Потом был назначен командующим Восточным фронтом и 10 июля поднял восстание в Симбирске, объявив о разрыве Брестского мира с Германией и провозгласив себя «главкомом армии, действовавшей против Германии»». Предлагал создать «Поволжскую советскую республику» во главе с лидерами левых эсеров.
