Красные листья - [21]

А потом… Джим. Сегодня он вел себя по-дурацки. Не очень-то прежде выказывавший свои чувства, Джим вел себя с каждым днем все более странно. «Вот и сейчас, — с грустью подумала Кристина, — он даже не захотел стоять рядом со мной. Ведь мы вроде бы тоже с ним пара. Может быть, и нам следует подумать о помолвке?»

Френки что-то горячо доказывал Джиму. Видимо, какую-то чепуху. Френки всегда изъяснялся так горячо и малопонятно, что, впрочем, отражало его эксцентрическую натуру. Чего стоила, например, его манера одеваться: клетчатые шотландки и полосатые брюки, яркие, светящиеся тренировочные костюмы и джинсы с подтяжками цвета радуги. Конни протянула Кристине кусок торта. Кристина попробовала, кивнула и с чувством произнесла: «М-м-м-м, хорошо». Торт был сухой и… в общем, ужасный. Она наблюдала за лицом Альберта, когда он отправил кусок торта в рот и начал медленно жевать. «О, — изрек он секунд через двадцать, — совсем даже неплохо», А Конни, которая стояла рядом с ним и вся светилась, и рука ее при этом не отпускала его рубашку, услышав эти слова, засмеялась от восторга.

Голос Конни, высокий, скорее даже писклявый, раздражал Кристину, но ее смех был заразительным; Кристине он нравился. У Конни тоже был пунктик — она любила одеваться сексуально. Черный бюстгальтер и черное нижнее белье, бюстье [17] и чересчур облегающие джинсы, а время от времени чулки с резинками и поясом. Кристине иногда казалось, что Конни одевается так специально, чтобы перещеголять ее. Это было не так и сложно, потому что Кристина вообще никогда не наряжалась. Она была спортсменкой, и этим все сказано. В их среде наряжаться было не принято. Тренировочные костюмы, шорты из синтетической ткани, джинсы и футболки с дартмутской символикой — вот что было принято. Это было клево. Баскетболистки бюстье не носили.

Они с Конни оставались бы лучшими подругами и по сей день, если бы не баскетбол. Это так говорила Кристина, когда ее спрашивали насчет их дружбы. Но это была неправда. Их дружбу испортил вовсе не баскетбол.

«Почему она так громко смеется?» — думала Кристина. Сама она пребывала почти в трансе, и ей совсем не было смешно. Джим тоже восседал с каменным лицом. Альберт о чем-то перешучивался с Френки, флиртовал с Конни и, когда надеялся, что Конни не видит, перекладывал свой кусок торта на тарелку к Кристине, которая немедленно перекладывала его снова к нему. И вдруг Кристина вскинула глаза и увидела, что Конни смотрит, как Альберт в очередной раз перекладывает к ней на тарелку свой кусок. И искорки смеха в голубых глазах Конни мгновенно растаяли. Кристина сделала вид, будто не понимает, что происходит.

Они все скинулись на подарок и купили Альберту часы от Пьера Кардена, потому что он всегда и всюду опаздывал. Скинулись — это было сильно сказано, потому что основную долю внесли Конни и Джим. Они были денежные ребята.

Кристина хотела, чтобы Джим перестал смотреть на нее с таким несчастным видом. «Какое он имеет право быть несчастным? — подумала она, — Я тренируюсь, но он не меньше меня проводит времени за своими занятиями, и в «Обозрении» он работает столько же, если не больше, чем я в «Красных листьях». К тому же он всегда высыпается, потому, что каждый вечер ложится в постель ровно в одиннадцать».

Кристина сидела напротив Джима и пыталась на него не смотреть. Старый стол на стальных ножках был покрыт термостойким пластиком. Кристине он не нравился, она даже сама не знала почему. Она потихоньку подкидывала Аристотелю остатки торта, скармливая ему не только свою порцию, но и порцию Альберта.

В комнате отдыха появились другие студенты, включили телевизор. Друзья встали. Вечеринка закончилась.

* * *

Гостиная общежития, пристроенная к фасаду Хинман-Холла на манер полуострова, представляла собой полукруглую комнату с телевизором и кухонькой. В этой кухоньке, или, как ее иронически называли, Хинман-кафе, не было даже холодильника. Там был морозильник, где студенты держали свои напитки, а также электрическая плита, микроволновая печь и грязная раковина, заполненная немытой посудой. Стулья перед телевизором были старые, они стояли здесь, наверное, еще со времен Джона Холмса Хинмана, то есть с 1908 года.

Кристина и Джим сидели на этих низких стульях темно-бордового цвета, а Конни с Альбертом расположились рядом на потертом коричневом диване. Вся четверка внимательно смотрела на экран телевизора «Мицубиси» с кинескопом 32 дюйма по диагонали. Это, конечно, неплохо, но в других студенческих общежитиях были телевизоры с проекционными экранами. Но не в Хинмане. Кристина с любовью вспоминала общежитие Масс-Роу, где она жила, когда училась на первом курсе, — с большими комнатами для занятий, отдельными кухнями и гостиной с большим телевизором «Сони».

Конни держала Альберта за руку. «Она всегда держится за какую-нибудь часть Альберта, — подумала Кристина осуждающе и зло, а затем, поймав себя на этом, почувствовала стыд: — Ведь она моя подруга». Предполагалось, что это было именно так.

Френки возвратился в свой Эпсилон. Аристотель лежал на полу. Четверо друзей смотрели телевизор и не разговаривали, хотя Кристина могла припомнить времена, когда они болтали без перерыва и так громко, что остальные студенты были вынуждены просить их уйти. Они обычно направлялись к кому-нибудь в комнату и там играли в карты на полу и спорили о политике и философии, о Боге и смерти. Или о фильмах, которые ни один из них не смотрел, но спорили тем не менее принципиально. Большинству их аргументов явно не хватало фактов.