Красные кресты - [71]

Мартен понимал, что предстоит битва ни на жизнь, а на смерть. Если не овладеть каравеллой с первого удара, отступать будет некуда. И он поставил все на карту: решил бросить на абордаж почти всю команду, оставив на «Зефире» лишь Томаша Поцеху с несколькими пушкарями, зная, что главный боцман в безвыходной ситуации предпочтет поднять на воздух и себя, и «Санта Крус», чем сдаться.

Во весь голос он сообщил об этом своим людям.

— Мы должны победить или умереть! Другого выбора нет.

Ответом был вопль воодушевления, который тронул его до глубины души. От возбуждения, переполнявшего его, Ян забыл про Марию, и тут увидел её камеристку Леонию, выходящую из кормовой каюты. Окликнул, но та видимо не услышала, так как была глуховата. Заколебался: успеет ли ещё раз увидеть Марию Франческу? Взглянул на «Санта Крус». Каравелла не меняла курса и была уже совсем близко, в каких-то восьмистах ярдах. Могло показаться, что ничего особенного на её борту не произошло. Но нет, такого быть не могло. Ведь не салют же он слышал!

« — Это какая-то ловушка, — подумал он. — Нельзя спускать с них глаз. И так я слишком рискую.»

Кто-то потянул его за рукав. Нашедшая его наконец Леония не представляла толком, что происходит, но выглядела испуганной.

— Сеньорита…сеньорита одевается… — повторяла она.

— Скажи, чтобы пришла сюда, — прервал её Мартен.

— Я здесь, — раздался за его спиной спокойный голос, от звука которого Яна охватила горячая волна. — Орудия гремели… Что, уже? …

— Да, — подтвердил он, глядя ей в глаза. — Сейчас все решится.

Снова взглянул на каравеллу, после чего заговорил, уже не отводя глаз:

— Я хотел видеть тебя, Мария. Не знаю, отдаешь ли ты себе отчет, что если мне не повезет, то оба корабля пойдут на дно. Рамирес может уцелеть — и больше того, получит шанс освободить тебя — только в том случае, если мне удастся захватить «Санта Крус».

— Я не боюсь, — сказала Мария Франческа. — Пусть все решится.

— Так сильно ты меня ненавидишь?

Ответа он уже не услышал. Из кормовой надстройки «Санта Крус» сверкнула вспышка пламени, ядро просвистело над палубой «Зефира»и долетел звук выстрела.

— Руль лево на борт! — скомандовал Мартен.

Корабль развернулся почти на месте, повернувшись правым бортом к каравелле. Мартен склонился на открытым люком.

— Огонь!

Багровая молния пролетела вдоль борта, содрогнулась палуба, рявкнули орудия, густые клубы дыма закрыли обзор.

Мартен крикнул:

— Лево руля! — и, перепрыгнув поручни, соскочил на шкафут к своим боцманам.

Сеньорита де Визелла с бьющимся сердцем и раскрасневшимся лицом следила за разыгравшейся битвой. Глаза её не в состоянии были охватить весь ход событий; замечала она только отдельные ситуации и сцены, как в кошмарном сне.

Вот из рассеивавшихся клубов дыма вынырнули две перебитые на середине мачты испанского корабля, который начал дрейфовать боком, сносимый ветром.

Вот на реях «Зефира» опадают паруса, а его длинный бушприт, словно рог сказочного единорога, пронзает ванты и штаги каравеллы, вязнет в них как в сети, и оба корабля сталкиваются бортами.

Вот Мартен с рапирой в руке карабкается на палубу «Санта Крус». Он уже там! Трое в сверкающих шлемах преграждают ему дорогу, колют пиками, но он уворачивается от них и сам наседает. Один из алебардистов падает с проткнутым горлом, два других исчезают под телами корсаров, словно волной заливающих палубу. Крики вздымаются и стихают, слышны одиночные выстрелы, вопли триумфа и ужаса.

Перед кормовой надстройкой чернеет строй солдат; их густые шеренги растут, неустанно пополняясь новыми бойцами, словно какая-то непонятная машина их выбрасывает изнутри корабля. Они строятся клином, который трогается с места, набирает ход и как таран вонзается в самую середину атакующих.

На высокой корме остался только один человек. Он стоит, нагнувшись и всматривается вперед. Это Бласко де Рамирес! Смотрит сверху вниз на палубу «Зефира», что-то кричит, отдает какие-то приказы, указывает шпагой на марсы на мачтах.

И туда уже взбираются его мушкетеры, когда из-за спины сеньориты раздаются выстрелы. Это главный боцман Поцеха и его шесть отборных стрелков. Каждый из них падает на колено, целится, стреляет, встает и перезаряжает оружие. Готовые, заранее отмеренные заряды вместе с пыжами падают в дуло, за ними — свинцовые пули, постукивают шомпола, на полку замка сыплется порох, щелкают взводимые курки. Стрелок опускается на колено, прикладывает мушкет к плечу, прищуривается. Длинный ствол взлетает вверх, к испанцам, которые ещё не успели укрыться в своих корзинах, закрепленных у верхушек мачт. Слышен близкий грохот, кислый удушающий дым взвивается над кормой «Зефира», а с вантов каравеллы падает смертельно раненый солдат. Падает безвольно, как тяжелый мешок, раскинув руки, или на мгновение зависает, конвульсивно хватаясь за канаты, пока смерть не разорвет этих объятий.

Но что же происходит там, ниже, на главной палубе? Что стало с клином пехоты, закованной в сверкающие кирасы?

Нет уже плотного клина с густыми шеренгами. Его строй лопнул, смешался и рассеялся. Корсары, правда, подались в стороны перед этим натиском, но тут же впились в бока стального клина, как слепни впиваются в тело несчастной лошади. Сверкнули ножи, короткие тесаки, тяжелые мексиканские мачете и топоры. Кровь течет по доскам палубы; лязг оружия, вопли раненых, стоны умирающих и крики сражающихся слились в какой — то адский хор.